СТАТЬИ

В конце XVI в. небольшая миссия ордена иезуитов проникает в Китай и через недолгое время успешно достигает пекинского двора при императоре династии Мин Ваньли. В науке упорно обсуждается причина этого удивительного успеха и делаются попытки понять, в чем же состояло ноу-хау лидера миссии – итальянского проповедника Маттео Риччи, сумевшего привести миссионеров в столицу вопреки противодействию «партии евнухов», ксенофобии населения и неприятию «рыжеволосых дьяволов» традиционной китайской культурой. На Западе довольно долго не придавали особого значения небольшому трактату, написанному отцом Риччи на китайском языке еще в Наньчане и получившему широкое распространение среди образованных кругов Наньчана, Нанкина и Пекина. Между тем трактат «О дружбе» стал первым произведением, не только написанным европейцем по-китайски, но и включенным в ряд важных китайских энциклопедий и литературных коллекций. Статья рассматривает причины и обстоятельства создания этого эссе Маттео Риччи, структуру трактата, основанного на самых популярных максимах европейской философской мысли, начиная с классической древности до латинского сборника афоризмов португальского автора Андре де Ресенде, и секрет его популярности в Китае, где эта небольшая книга сначала попадает в официальные компендиумы («Юйганчжай бичэнь», «Тяньсюэ чухань»), а при маньчжурской династии Цин безжалостно из них исключается как крамольная. Рассмотрена небольшая мистификация, связанная с историей создания Dell’Amicizia, предпринятая Маттео Риччи, чтобы преподнести свой труд в более выгодном свете. Автор полагает, что, выбрав нейтральную общекультурную тему, проповедник безошибочно обратился к некоему человеческому и интеллектуальному общему знаменателю, не только продемонстрировав свое право на литературное общение с китайской культурной элитой на одном языке, но и показав, что у представителей двух вступивших во взаимодействие цивилизаций гораздо больше общего, чем дотоле предполагалось.

Скачать JATS

История христианской проповеди в Китае неразрывно связана с миссией иезуитов в Срединной империи, поначалу возглавлявшейся Алессандро Валиньяно (Alessandro Valignano; кит.: 范禮安; Фань Ли-ань; 1539–1606), а после его отбытия в Японию в июле 1579 г. – Микеле Руджери (Michele Ruggieri; кит.: 羅 明堅; Ло Минцзянь; 1543–1607); и, наконец, с Маттео Риччи (Matteo Ricci; кит.: Ли Мадоу; 利瑪竇; 1552–1610), достигшим заметных успехов в католической проповеди. При итальянском проповеднике миссия, несмотря на трудности, ксенофобию и противодействие «партии евнухов», добралась до столицы империи Мин – Пекина и получила доступ ко двору императора Ваньли (萬曆; 1572–1620 гг. пр.). Спустя более четырех сотен лет после смерти Маттео Риччи наконец ожидает канонизации за апостольский подвиг – наряду с основателем ордена Иисуса Игнатием Лойолой и его ближайшим соратником, миссионером-иезуитом «первого призыва», «апостолом Индий и Японии», так и не сумевшим проникнуть на материковый Китай, – Франсиско Хавьером (Francis Xavier; лат.: Franciscus Xaverius; 1506–1552).
«Секрет успеха» Маттео Риччи и его коллег (один из крупнейших специалистов по христианской проповеди в Китае Николас Штандерт называет его не иначе как «метод Риччи» – The Ricci Method [Standaert 2020]) постепенно занимает центральное место в исследовании истории первой миссии иезуитов, и тому есть несколько причин. Говоря о принципиальной новизне достижений иезуитов по сравнению с предыдущими попытками внедриться в Китай, осуществленными несторианами, францисканцами и доминиканцами, следует констатировать: мы имеем дело с первым настоящим успехом в области кросс-культурного взаимодействия. О подобном успехе не могла идти речь ни в VII–X, ни в XIII–XIV вв., когда, гонимые преследованиями, несториане явились в Срединную империю по Великому шелковому пути сначала в танскую, а потом, пользуясь иноконфессиональностью монгольских завоевателей Китая, – в юаньскую эпоху. Францисканский брат и – по папскому назначению – архиепископ Ханбалыка Иоанн де Монтекорвино (1247–1328), несомненно, приблизился ко двору наследников Хубилая гораздо ближе, но после его смерти миссия продержалась в столице не более сорока лет. Что же до усилий доминиканцев, то наиболее выдающийся их представитель Гаспар (де ла) Круц (ок. 1520–1570), оставивший описание Китая, сумел провести в Гуанчжоу в 1556 г. всего лишь месяц.
Сплоченная миссия иезуитов, возглавляемая Маттео Риччи, первой достигла Пекина, ведомая исключительно апостольскими целями. Именно такая задача была поставлена в рамках борьбы с Реформацией и конкретно в рамках программы, сформулированной для контрреформации папством и монашескими орденами (в том числе для иезуитов – Игнатием Лойолой). Помимо целей и задач были продуманы и инновационные методы не только проповеди, но и межнационального взаимодействия – такие, как знаменитая teologia accomodativa – система поиска компромиссов, точек соприкосновения, полезных для проповеди общих знаменателей. Прибывший в Макао Маттео Риччи был вооружен не только знаниями, способностями и проповедническим жаром, но и конкретными инструментами. Приступая к проповеди христианства, он уже в совершенстве овладел языком страны пребывания, располагал важнейшей книгой – иллюстрированной библией Наталиса (см., напр., [Дубровская, 2019(1)])¹, для наглядного ориентирования в тогдашней ойкумене составил карту мира (естественно, тоже на китайском языке) и, наконец, создал трактат «О дружбе», оказавшийся самым популярным произведением, написанным по-китайски выходцем из Европы (см., напр.: [D’Elia, 1956; Lo, 2006; Matteo Ricci in China, 2010; Vila-Cha, 2010]).

Proema: «Книга более полезная, чем Библия»

До недавнего времени изучением трактата на Западе (в отличие от минского Китая) пренебрегали в связи с кажущейся тривиальностью темы, что вело к восприятию текста как диалога – подражания знаменитому труду Цицерона «Лелий, или О дружбе» (Laelius de amicitia, 44 г. до н. э.), обнаруженному среди писем Цицерона Петраркой и увидевшему свет в конце XV в. Однако трактат Риччи не является переводом Цицерона, и хотя, безусловно, с точки зрения проповеди этот скромный цитатник уступает такому парагону миссионерской мысли, как «Тяньчжу ши’и» («Истинное значение Бога Неба»), написанному в 1603 г. [Ricci, 2006], второго не появилось бы без первого: не завоюй Риччи популярности и дружбы среди представителей образованной китайской элиты своими ста прокомментированными максимами, у него не появилось бы возможности свободно объяснять истинный смысл новой веры. Сначала миссионеру нужно было показать единство человеческих проявлений в разных культурах, а потом уже толковать смысл божественного и искать точки соприкосновения западной теологии с китайской философией.
Стремясь достичь Пекина с юга страны, из Макао, миссия обитала последовательно в Чжаоцине (1583–1589), Шаогуане (называемом Риччи «Шаочжоу») на севере той же провинции Гуаньдун, в южной столице минского Китая Нанкине и, наконец, после неудачной попытки пробиться в Пекин и «отступления» в 1595 г. – в Наньчане, административном центре провинции Цзянси, богатом традициями конфуцианской учености. Наньчан, где миссионеры провели три года и построили церковь, и поныне почитается как колыбель китайского католицизма: в 1922 г. в городе воздвигли новую церковь Непорочного зачатия, во дворе которой установлен памятник Маттео Риччи.
Именно в Наньчане в 1595 г. появляется на свет первая книга (изданная год спустя, в 1596 г.), написанная европейцем на языке страны пребывания и первоначально названная автором просто «Ю-лунь» (友論; «Трактат о друзьях»), а позже переименованная одним из его многочисленных китайских последователей в «Цзяо ю-лунь» (交友論; «Трактат о дружбе») – название, под которым сочинение известно и по сей день (на Западе этот короткий компендиум получил известность по-итальянски – Dell’amicizia²).

Тема работы, созданной после двенадцатилетней борьбы за выживание на юге страны (еще целых пять лет отделяли Риччи от разрешения прибыть к императорскому двору), была выбрана не случайно: «О дружбе» знаменовал поворот в стратегии ордена, после того как миссия, стремившаяся попасть в столицу, потерпела первую неудачу [Дубровская, 2001, с. 72–98]. Понимая, что сначала нужно физически добраться до Пекина, Риччи переодевается в костюм конфуцианского ученого – шэньши и еще более активно заводит полезные знакомства. К тому времени способности, ум, знание конфуцианской классики, достоинство и хорошие манеры миссионера уже завоевали ему признание и множество друзей среди представителей китайской интеллектуальной элиты, но трактату «О дружбе» было суждено завоевать еще больше, а сам Маттео Риччи приобрел на волне успеха этого труда репутацию «мудреца с Запада», «Ситая» (西泰), достойного собеседника готовых прислушаться к его рассуждениям мудрецов китайских.
Быстро обретший популярность трактат вскоре становится настоящим позднеминским бестселлером: спустя всего лишь год после его сочинения Риччи пишет в Рим: «Столь многие просят его посмотреть и переписать, что у меня никогда не остается экземпляров» [Matteo Ricci: Letters from China… 2019, p. 65]³. В 1596 г. подружившийся с иезуитами местный чиновник решает издать этот текст, не поставив в известность автора (Риччи особенно подчеркивает последний факт, так как иезуиты не имели права издавать что-либо, не получив на то санкцию Рима, а в эту доинтернетную эпоху подобная санкция могла не приходить годами или не последовать вовсе). В следующие пять лет вышло еще два независимых издания «Дружбы» (в 1599 и в 1601 гг.), предпринятых уже новыми друзьями итальянского проповедника. В письме 1599 г. Риччи пишет: «“Дружба” принесла мне и нашей Европе больше признания, чем все, что мы делали до этого; потому что остальное ценится за механические и вещественные [произведения] рук и инструментов, а это за литературу, остроумие и благодетель» [Matteo Ricci: Letters from China… 2019, p. 112]. Спустя десять лет, собирая труды для издания в Европе [Ricci, 1911–1913], проповедник докладывает, что трактат по-прежнему поражает всю империю (fa stupire a tutto questo regno), переиздается как в Пекине, так и в провинциях и получает хвалу ученых людей, приобретая ему друзей среди важных персон; отмечает он и то, что рассуждение «О дружбе» уже цитируют в важных китайских книгах [D’Elia, 1942, p. 368–369].

Первое сочинение европейца в китайских антологиях

Уже в 1602 г. приблизительно треть небольшого трактата Риччи с некоторыми коррективами стиля входит в третий цзюань важной антологии «Юйганчжай бичэнь» (鬱岡齋筆塵⁴; Разрозненные заметки из студии Юйган)⁵ придворного сановника Ван Кэньтана (王肯堂; 1549–1613), позже прославившегося трудами по традиционной китайской медицине. Необыкновенная популярность «Дружбы» Риччи подтверждается и тем, что ее неоднократно воспроизводили – полностью и частично – в ученых сборниках китайских авторов (У Цунсяня [吳從先] в 1614 г., Чэнь Цзисюя [陳繼需] в 1615 г., Цзян Сюйци [江旭奇] в 1616 г., Фэн Кэбиня [馮可賓] в 1622 г., Чжу Тинданя [朱廷但] в 1626 г. и Тао Цзун’и [陶宗儀] в 1646 г.) уже после смерти итальянского миссионера. Когда же друг и давнишний сотрудник Риччи китайский математик и астроном Ли Чжицзао (李之藻; 1565–1630)⁶ составил долго считавшееся наиболее полным многотомное собрание сочинений китайских иезуитов, изданное в 1629 г., через двадцать лет после смерти основателя миссии, – «Тяньсюэ чухань» (天学初函; «Первые писания о Небесном учении»), он включил туда и «Дружбу».

В XVIII в. работа (за вычетом предисловия) полностью вошла в начатую при цинском императоре Канси первую и крупнейшую императорскую энциклопедию-цуншу (叢書) «Гуцзинь тушу цзичэн» (古今圖書集成; «Собрание древних и современных книг и иллюстраций»), завершенную при сыне Канси – императоре Юнчжэне в 1726 г. Риччи снабдил цитаты, вошедшие в трактат, краткими комментариями в половину высоты иероглифов, которыми были выписаны сами максимы, – прием, использовавшийся для ученых заметок, традиционно сопровождавших издание классических текстов. Таким образом, даже внешне трактат выглядел как привычный классический конфуцианский текст. Прием оказался успешным визуально, но с точки зрения семантики миссионер слегка перестарался: в конце энциклопедии составители пишут: «Заметьте: ввиду того что “Трактат о дружбе” представляет собой писание Западных областей, пояснительные комментарии [к нему] крайне трудны для понимания»⁷. И действительно, хотя большинство комментариев Риччи просто являют собой более подробное истолкование комментируемой максимы, некоторые можно считать оригинальной попыткой произвести некий культурный синтез; миссионер вторгается на территорию китайской философии, а это, несомненно, задача более трудная, чем объяснение родных для него культурных тропов.

Проходит всего полвека, и в 1773 г. «Дружба» уже исключается из самой большой по размеру императорской коллекции текстов «Сыку цюаньшу» (四庫全書; «Полное собрание книг по четырем разделам»), предпринятой сыном Юнчжэна императором Цяньлуном в 1773 г. Причиной опалы стало, скорее всего, как изменение отношения к иезуитам, так и подозрение в том, что абстрактные рассуждения о друзьях и дружбе несут в себе скрытые антиманьчжурские настроения, а в задачи создания «Сыку цюаньшу» входило не только превзойти знаменитую энциклопедию минского императора Юньлэ «Юнлэ дадянь» (永樂大典; 1403–1408), но и изъять из корпуса классики тексты предполагаемой антиманьчжурской направленности [Wilkinson, 2000, p. 275].
Как бы то ни было, работа Риччи стала своего рода учебником для всех последовавших миссионеров-иезуитов в Китае – в первую очередь как образцовое упражнение в литературном языке. Спустя полвека, в 1647 г., другой выдающийся итальянский миссионер, картограф, филолог, историк и богослов Мартино Мартини (Martino Martini; 1614–1661; кит. имя Вэй Куанго; 衛匡國, напишет продолжение трактата – «Цюй’ю пянь» (逑友篇; «Писание о встрече друзей») [Matteo Ricci Lettere, 1913]. Труд Мартини в несколько раз превышает по объему трактат Риччи, тяжело нагружен дидактикой и открыто религиозен по содержанию. Вероятно, поэтому его довольно быстро забыли.

История «Дружбы»

История создания трактата неоднозначна, сам Маттео Риччи несколько приглаживает и романтизирует ее. В Наньчане Риччи попал в сферу общения принца Цзянь’ань Вана (建安王; личное имя Цянь Чжай) – двоюродного брата императора, которому миссионер и преподнес в подарок эссе, продолжая не только возрожденческие традиции Макиавелли, написавшего своего «Государя» для урбинского герцога Лоренцо Медичи, но и вписываясь в китайскую культурную традицию сочинения трактатов, представляемых на суд покровителей или ученых друзей. В предисловии (proema) к трактату проповедник рассказывает историю этого подарка: принц пригласил его к себе в поместье на прием, и разговор в какой-то момент перешел к рассуждениям о сущности дружбы, что было достаточно обычной темой среди интеллектуалов того времени⁸. Принц пожелал узнать, что думают о дружбе европейцы. Вернувшись домой, Риччи собрался с мыслями и соединил в одном труде все, что помнил на заданную тему из классических юношеских штудий. Так, в письме отцу Джироламо Косте от 14 августа 1599 г. [Matteo Ricci Lettere… 2001, p. 311]⁹ Риччи утверждает, что собрал в трактате высказывания некоторых западных философов, скорректировав и местами изменив их, чтобы адаптировать к восприятию китайских читателей [Matteo Ricci Lettere… 2001, p. 337]. Не совсем ясно, имел ли миссионер физически в своем распоряжении книги великих западных философов древности и Возрождения или же, как обычно, цитировал по памяти (как известно, она была у него выдающейся). В число философов, к которым обратился за помощью проповедник, вошли Аристотель, Плутарх, Сенека, Цицерон, Блаженный Августин (354–430) и св. Амвросий Медиоланский (ок. 340–374) [Ricci, 2005, pp. 18–19]. Существует и предположение, что помочь проповеднику в нелегком предприятии мог составленный на латыни португальским автором Андре де Ресенде (André de Resende; лат. Andreas Eborensis; 1498–1573) сборник XVI в. “Sententiae et exempla ex probatissimis quibusque scriptoribus collecta et per locos communes digesta per Andrea Eborensem Lusitanum...” («Мудрые высказывания с примерами [исторические анекдоты]») – собрание разрозненных цитат, жанр, популярный у всех народов во все времена (cм.: [Hosne 2014]). В 1590 г. этот компендиум вышел в пятый раз в Париже и вполне мог достичь Риччи в Китае в нужное время¹⁰.

Некий письменный труд действительно назрел. Через двенадцать лет, прошедших с начала приключений в Срединном государстве, «Ситай» осознал, что «в Китае можно больше сделать книгами, чем словами» (“più si fa in Cina con libri che con parole” [Matteo Ricci: Letters from China… 2019, p. 137]), и по этой причине переключил внимание на ученых-шэньши, сделался одним из них, заговорил на одном с ними языке. Проповеднический гений лидера миссии выразился именно в том, что темой первого эссе, написанного по-китайски, он делает «человеческий фактор», а не вопросы принесенной им веры, ибо говорить о вере можно было, только уверив собеседника в своих (и его) дружеских чувствах, без которых разговор бы не состоялся.
Сам автор описывает приключения духа, предшествующие сочинению трактата, вполне поэтически: «Я, Маттео, с крайнего [запада] поплыл через море и вошел в Китай во славу премудрой благодетели Сына Неба Великой династии Мин и добрых обычаев, завещанных правителями древности. С тех пор как я выбрал местом моего проживания Линбяо на вершине горы, звезды и зимы сменились несколько раз. Весной этого года я пересек горы, проплыл по реке и прибыл в Нанкин (Цзиньлин; 金陵, «Золотой холм»), где поразился сиянию столицы царства, наполнившей меня большой радостью, и подумал: «Кажется, я не зря вышел»¹¹. Еще не перестав гневаться на все виновные стороны… я прибыл в город Наньчан… возвел очи к горе Западного города (Città al Ponente) и, найдя его столь свежим и приятным, понял, что обнаружу на этой земле высокообразованных людей. […] с помощью некоторых известных персон и [моих] заступников мне удалось посетить короля Цзянь-аня, который… оказал мне очень глубокое благоволение, воздал большие почести, хотя я их не заслуживаю, и устроил банкет с превосходным вином. Когда это было закончено… король взял меня за руку и сказал: “Всякий раз, когда кто-либо, наделенный честью и добродетелью, приезжает в мою страну, я не упускаю случая пригласить его, подружиться с ним и почтить его. Великое европейское царство – это царство рассуждений, основанное на понимании причин: я хочу знать, что они думают о дружбе”» [Ricci, 2009, p. 90].

Через год после создания трактата, 13 октября 1596 г., в письме из Наньчана, адресованном в Рим вышестоящему отцу-иезуиту Клаудио Аквавиве, миссионер объясняет некоторые подробности происшедшего так: «В прошлом году в качестве упражнения я написал по-китайски несколько замечаний О дружбе, отобранных из наших лучших книг; и ввиду того что все они происходили из [уст] наших сколь различных, столь выдающихся персон, образованные люди этой земли были поражены. Чтобы придать [писанию] больше веса, я написал предисловие и преподнес в качестве подарка некоему родственнику короля, также носящему титул “король”¹²» [Matteo Ricci: Letters from China… 2019, p. 116]. Таким образом, трактат зарождался скорее как упражнение в переводе, получившее большой успех у китайских друзей проповедника, и лишь позже Риччи добавил предисловие с анекдотом о банкете у Цзян-ань Вана, которому, кстати, подарил не только сборник цитат с комментариями, но также, по воспоминаниям в «Журналах» – подытоживающем писании о трудах и днях миссии, составленном проповедником по-итальянски в Пекине уже на закате дней, – иллюстрированное описание мира, девять небесных сфер и различные математические штудии. Там же Риччи признается, что в предисловии к трактату он вообразил («написал, притворяясь» – fingendo), будто бы ван спросил его о категории дружбы на Западе [Ricci, 2005, p. 23]. Судя по тому, что подобная фантазия не вызвала в адресате отторжения, можно заключить, что притворство подействовало.

À propos заметим, что о понимании Риччи китайского языка, о его первопроходческих достижениях в анализе структуры, письменности, фонетики и тонового строя китайского можно судить по следующим замечаниям: «Многие буквы¹³ звучат одинаково, хотя и имеют разную форму, и каждая из них означает много вещей. По этой причине он [китайский] – самый двусмысленный язык и письменность, что можно встретить; никоим образом нельзя писать под диктовку; напротив, говоря, они часто переспрашивают друг друга, даже самые красноречивые, грамотные и ярко выражающиеся люди повторяют слово и также объясняют, как оно пишется. К этому неправильному пониманию слов добавляются пять тонких акцентов, которыми они разнообразят почти каждое слово; кроме того, один лишь слог, произносимый пятью способами, означает пять совершенно разных вещей»¹⁴. Неудивительно, что, понимая трудности устной коммуникации, миссионер обращается к формату литературного трактата, переходя к коммуникации письменной.

«Я делал все для всех»

Идеал дружбы, вырисовывающийся из трактата Риччи, почерпнут не только и не столько из Евангелий, сколько из сочинений античных философов – из Цицерона и Аристотеля, которых автор штудировал в Колледжо Романо в Риме, Колледжо дас Артес в Коимбре и в Колледже св. Павла в Гоа. Тем не менее миссионер, конечно же, руководствовался базовыми заветами Христа, обнаруживаемыми в Евангелии от Иоанна (15: 12–15): «Сия есть заповедь Моя, да любите друг друга, как Я возлюбил вас. Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих. Вы друзья Мои, если исполняете то, что я заповедую вам. […] Сие заповедаю вам, да любите друг друга». И хотя традиция обычно называет подобные чувства «братской любовью», Христос, по сути, повелевает своим последователям быть друзьями. Для Риччи христианская модель человеческого совершенства достигается именно через подобную любовь.
Духом непредвзятости и противодействия ксенофобии проникнута и притча о Христе и самарянке (От Иоанна 4: 1–42). Однако этих примеров было недостаточно: если первый призыв вовсе никак не объяснял необходимость любить друг друга, то второй – с учетом традиционного отношения китайцев к варварам – выглядел бы слишком поспешным толчком в направлении непонятной цели. Поэтому в поисках ценностного, культурно-цивилизационного общего знаменателя Маттео Риччи, в учении которого соединились два идеала – античный европейский и европейско-христианский, несомый в Китай, начал все же с античных философов.
Для Риччи дружба не просто метод социального взаимодействия, но способ воплощения божественного плана по спасению человечества: связь дружбы со счастьем и добродетелями понимается миссионером как ценность, одинаково важная для Афин, Иерусалима, католической церкви, Нанкина и Наньчана. Именно этот простой инструмент и стал отчаянной инновационной попыткой поставить церковную работу на культурную платформу, основанную на «миссионерском проекте» Риччи, переформулировавшем цель миссии с обращения язычников в интеллектуальную дружбу с представителями другого народа. Однако основная мысль трактата базируется на классическом аристотелевском идеале, предполагающем друзей двумя частями одного целого, чем-то вроде зеркала¹⁵. Видя друг в друге высшее добро, друзья учат человека быть другом самому себе и делать добро другим.

Тема дружбы всегда была важна и для традиционного китайского общества, будь то дружба в универсальном понимании или знаменитые уже в наше время «гуаньси» (关系) – связи, без которых немыслимо представить полноценное социальное взаимодействие. Однако, как известно, все гениальное начинается с идеи, а воплощается в постановке проблемы и в структуре: выбрав тему дружбы, Маттео Риччи безошибочно нашел точку соприкосновения ценностей обеих цивилизаций. Так, «Лунь юй» конфуцианского канона наполнен высказываниями о дружбе и друзьях – начиная с первого цзюаня и знаменитой максимы «Учиться и время от времени повторять изученное, разве это не приятно? Встретить друга, прибывшего издалека, разве это не радостно? Человек остается в неизвестности и не испытывает обиды, разве это не благородный муж?» [Кривцов, 1972, с. 140], как будто специально приложимой к людям вроде Риччи и его соратников, до: «Три вида радости приносят пользу и три вида – вред. Когда радуешься от того, что или поступаешь в соответствии с ритуалом и музыкой, или говоришь о добрых делах людей, или вступаешь в дружбу с мудрыми людьми, – это приносит пользу. Когда испытываешь радость от того, что предаешься или расточительству, или праздности, или пирам, – это приносит вред» [Кривцов, 1972, с. 170].
Дружба занимает особое место в китайской культуре, будучи базой для построения социальных сетей, от которых зависит функционирование общества и государства. Так что, собирая коллекцию высказываний на тему этого лучшего вида человеческих взаимоотношений, Риччи не только хотел подружиться с влиятельными людьми, могущими быть полезными делу миссии в Срединной империи, но и надеялся «подружить» западную культуру с китайской. Миссионер понимал, что успехи в деле пропаганды христианства (реальная причина, по которой Риччи «делал все для всех» – «mi sono fatto tutto a tutti»¹⁶) напрямую зависели от признания того, что нормы этого вероучения не противоречат социальному порядку Поднебесной.

Помимо чисто литературного успеха трактата Маттео Риччи, его реальное умение заводить друзей, помогать им и рассказывать о Европе, его готовность к «нетворкингу» были столь важной частью жизни и работы миссионера в Срединной империи, что на эту социальную сторону деятельности уходила значительная часть его усилий и времени. В письме, направленном брату Антону-Марии Риччи из Пекина в конце августа 1608 г. – меньше чем за два года до смерти, – миссионер пишет: «Друзья у меня повсюду, их так много, что они не дают мне жить, и я провожу целый день в гостиных, отвечая на разные вопросы, помимо всех остальных задач, которые здесь у меня есть» [Venturi, 1913, p. 376].

Азбука дружбы

Конструкция небольшого трактата проста: мудрые изречения, из которых состоит труд, собраны «Ситаем» не в продуманном логическом порядке, а в форме набора высказываний, дающего читателю возможность размышлять над ними по одному в произвольном порядке. Труд напоминает не только максимы Монтеня или Ларошфуко, но и афористичные трактаты, типичные для конфуцианской и даосской традиции. Первоначально работа содержала всего 76 высказываний, но позже автор довел их число до 100. Так, состоящее из 100 сентенций издание, выпущенное в Пекине в 1601 г. с предисловием Фэн Инцзина (憑應京; 1555–1606), содержится в Национальной библиотеке в Риме, а в течение многих лет считавшийся потерянным автограф, посланный автором в Европу и упомянутый в письме Маттео Риччи за № 36, был в начале нынешнего века обнаружен в Британской библиотеке, где ныне и хранится. Автограф состоит из первоначальных 76 фраз и содержит три рукописных примечания, подтверждающих его подлинность [Matteo Ricci, 1595–1599, 1724]. Апограф оригинала трактата доступен также в архиве Папского Григорианского университета (Pontificia Universitas Gregoriana) в Риме¹⁷, экземпляры книги разных изданий обнаруживаются в Библиотеке Конгресса и в других важных мировых коллекциях.

Приведем некоторые высказывания из трактата Маттео Риччи, переведенные с его собственного итальянского оригинала.
«Мой друг – не что иное, как половина меня самого; мое alter ego (un altro me stesso). Поэтому нужно считать его самим собой».
«Хотя у нас с другом два тела, в этих двух телах одно сердце».
«Смысл дружбы – взаимная потребность и взаимопомощь».
«Преданный сын, получая наследство, наследует дружеские связи отца».
«Если у человека великой добродетели не было выдающихся врагов, у него наверняка были хорошие друзья. Если эти выдающиеся враги не сделали его замечательным, у него наверняка были хорошие друзья, помогавшие ему».
«Прежде чем заводить друзей, нужно подумать; подружившись, нужно быть верным».
«Если друзей мало, и радости мало; но и грусти тогда будет немного».
«Старый друг – хороший друг, нельзя оставлять его. Кто без причины оставляет старого друга ради нового, вскоре пожалеет об этом».
«Кто не помогает другу в нужде, не найдет того, кто поможет в нужде ему самому».
«Если ты мой верный друг, то любишь меня не за вещи, а за любовь».
«Все вещи у друзей общие».
«Но какие времена! Какие времена! Уважительные слова порождают дружбу, а слова правды порождают ненависть!» [Ricci, 2005, p. 161–190].
Было бы, наверное, слишком смело назвать Маттео Риччи с его списком максим, пришедшихся по душе образованному китайскому читателю, привыкшему к глубокомысленным афоризмам и коанам, «блогером» (весьма современный формат!), но с учетом реакции на этот труд счесть его «[микро]инфлюэнсером» просто необходимо¹⁸.

Conclusiones

Итак, Маттео Риччи выпала честь стать первым европейцем, книги которого (включая «О дружбе») вошли в императорскую антологию и другие влиятельные компендиумы философско-литературной мысли. Китай, как известно, всегда радикально перерабатывал, переваривал любое пришлое учение, но обычно это происходило с использованием местных интеллектуальных сил. Маттео Риччи впервые избавил китайских ученых от необходимости самостоятельно вникать в предлагаемое учение, перекраивать, китаизировать и адаптировать его под китайскую традицию: он сделал это сам, попав в намеченную цель маленьким, но остроумным трактатом.
Выполнил ли труд «О дружбе» задачу навести мосты между христианами и китайскими шэньши? Ответ предлагается уже Фэн Инцзином: во введении к изданию 1601 г. он утверждает, что трактат адекватно отражает сияние мужества и мудрости «Ситая», убедительно показывающего в своем труде, что китайская и западная культуры в основе своей идентичны [Hosne, 2014]. Подобное умозаключение поразительно и многое говорит не только о силе убеждения, которой обладал автор «Дружбы», но и о его владении китайским литературным языком.
Однако, пожалуй, самый важный вывод, на который наводит нас рассмотрение первого литературного предприятия европейца на китайском языке, заключается даже не в векторе, направленном в сердце китайской ученой традиции, а в том, насколько друг-зеркало, конструируемый Риччи на основе идей традиции европейской, отражает ценности конфуцианского Китая. Миссионеру поистине удалось сделать это зеркало двусторонним.
Приводя сто сентенций античных и средневековых европейских мыслителей, Маттео Риччи пытался продемонстрировать, что фундаментальная потребность друг в друге – общий знаменатель, единый для всех людей и роднящий китайскую и европейскую цивилизации. Импакт-фактор этой небольшой работы может быть объяснен тем, что, обгоняя свое время и радикально выламываясь из традиции христианской проповеди прогрессорского типа, характерной для modus operandi представителей орденов францисканцев и доминиканцев, и сделав уже первый шаг, заключавшийся в умении разговаривать с паствой как с равными, на одном языке, Риччи делает и следующий шаг: он сходит с виртуального амвона и переводит проповедь в плоскость чисто человеческих, дружеских связей, в плоскость общения и взаимного понимания, обоюдного знания базовых вещей друг о друге. Именно поэтому, появившись в Китае, Риччи на время откладывает в сторону Библию и Евклидову геометрию и предстает перед местной интеллектуальной элитой, держа в одной руке созданную им карту мира, а в другой – “Dell’Amicizia”.