СТАТЬИ

Вопрос о границах Кавказской Албании в античный период уже давно обсуждается в литературе, причём неспособность исследователей из разных стран прийти к согласованному решению объясняется не столько состоянием источников, сколько высокой степенью политизации проблемы. Единственное, что объединяет несогласных по большей мере друг с другом авторов – это непоколебимая уверенность в неизменности границ Кавказской Албании на протяжении всей античности. Однако у нас нет никаких оснований говорить о «вечной и неизменной» границе по Куре, Араксу или Алазани. Границы Албании постоянно менялись вслед за изменениями в соотношении сил между нею и её соседями: Мидией Атропатеной, Арменией и Иберией. Экспансия Арташесидской Армении во II в. до н.э. сменяется в I в. до н.э. расширением территории  Албании, которой позднее, в I–II вв. н.э. приходится считаться с растущей мощью Иберийского царства. В первые века нашего летоисчисления на политическую ситуацию в Закавказье и конфигурацию границ всё большее влияние стала оказывать борьба двух сверхдержав Древнего мира – Рима и Аршакидского, а затем Сасанидского Ирана – за господство на Ближнем Востоке. Так, установление границы Армении и Албании по Куре связано с подписанием крайне невыгодного для Сасанидов Нисибисского мира с Римской империей в 298 г. н.э. Единственной «вечной» была восточная граница по Каспию, но и она в IV–II вв. до н.э. претерпела серьёзные изменения. Дальнейшее уточнение границ Кавказской Албании возможно лишь на основе углублённого и честного, избавленного от следования политической конъюнктуре, анализа античной нарративной традиции и непрерывно растущего массива археологических данных.

Скачать JATS

Вопрос о границах Кавказской Албании в античный период уже давно обсуждается в литературе, причём неспособность исследователей из разных стран прийти к согласованному решению объясняется не столько состоянием источников¹, сколько высокой степенью политизации проблемы. Единственное, что объединяет несогласных по большей мере друг с другом авторов – это непоколебимая уверенность в неизменности границ Кавказской Албании на протяжении всей античности [Мамедова, 1986, с. 116; Акопян, 1987, с. 36]. Но так ли обстояло дело в действительности?

Начнем с самого раннего упоминания об албанах в письменных источниках. Оно принадлежит Флавию Арриану, который отмечает присутствие албанов – наряду с мидянами, кадусиями и сакесинами – в составе войск, находившихся в 331 г. до н.э. под командованием мидийского сатрапа Атропата [Arr. Anab. III. 8. 4]. Иногда высказываются предположения, что эти племена были то ли наёмниками, то ли союзниками самого Атропата, а не подданными Дария III [см.: Дьяконов, 2008, с. 434, прим 106; Тревер, 1959, с. 53 (с предшествующей литературой); Алиев, 1989, с. 15, 52]. Однако согласиться с такой точкой зрения трудно. Во-первых, глагол ξυνετάττοντο – «построены вместе», которым Арриан объединяет албанов, кадусиев и сакесинов с мидянами, такого значения не имеет [LSJ, s.v. συντάσσω]. Во-вторых, в параграфах 3–6 данной главы Арриан повествует о боевых силах персидских сатрапов, приведших своих людей к Гавгамелам. Из всего этого списка автор «Анабасиса» выделяет лишь среднеазиатских саков во главе с Маваком, специально отмечая, что они были не подданными бактрийского сатрапа Бесса, а союзниками непосредственно Дария [Arr. Anab. III. 8. 3]. Представить же обратную ситуацию, когда какие-то племена подчиняются только сатрапу, а не царю, просто невозможно. Таким образом, слова Арриана однозначно свидетельствуют о том, что албаны, сакесины и кадусии входили в простиравшуюся до Большого Кавказа мидийскую сатрапию Атропата [ср.: Hewsen, 1983, pl. I]².

Какое же место в ней занимали собственно албаны? Сакесины, потомки ираноязычных саков, обитали в области Сакасена, расположенной как на правом, так и на левом берегах Куры между современными городами Шамкиром и Шеки [Дьяконов, 2008, с. 262, 358; Тревер, 1959, с. 49; Алиев, 1975, с. 163; Муравьев, 1983, с. 137, прим. 40; Мамедова, 1986, с. 130]. Кадусии заселяли внутренние районы Иранского Азербайджана и побережье Каспийского моря от Сефидруда до Талышских гор и Карадага [Дьяконов, 2008, с. 116, 240, 341; Балахванцев, 2017, с. 102]. Всё это позволяет утверждать, что на долю албанов приходились земли по обоим берегам Куры от Мингечаура до Каспия [ср. Алиев, 1992, с. 25].
Поскольку речь зашла о Каспии, как восточной границе Кавказской Албании, не лишним будет упомянуть о том, что вопрос о локализации морского побережья в IV–III вв. до н.э. все ещё недостаточно выяснен. В соответствии с гипотезой С.Н. Муравьёва, в эту эпоху в связи с резким повышением уровня Каспия, морем были затоплены низменные районы современного Азербайджана вплоть до Мингечаура [Муравьев, 1983, с. 129–130, 144]. Хотя данная точка зрения получила определенное распространение в научной литературе [Hewsen, 1984, pl. XXV], мне представляется, что её автор проявил чрезмерную доверчивость к цифровым выкладкам, содержащимся в работах античных авторов. Однако уллучайская стадия новокаспийской трансгрессии V–III вв. до н.э. является все же неоспоримым фактом. В это время уровень моря поднялся приблизительно до отметки –22,5 м ниже уровня Мирового океана, что на 6 м превышает современный (–28 м) [Балахванцев, 2017, с. 24–25]. Это означает, что значительные части Юго-Восточной Ширванской и Сальянской равнин были скрыты водами Каспия. Следует также принять во внимание данные античной традиции о раздельном впадении в Каспий Аракса и Куры [Strab. XI. 4. 2; Plut. Pomp. 34. 3]. Поскольку Муганская равнина образована речными наносами, а в древности ложа Куры и Аракса находилось на более низком уровне [Гюль и др., 1971, с. 205], то обе реки могли впадать в Каспий значительно западнее нынешней дельты Куры. Поэтому свидетельства Страбона и Плутарха выглядят вполне достоверными. Впрочем, окончательную ясность в изучаемую проблему внесут будущие археологические и естественно-научные изыскания.
Какие изменения произошли в положении албанов после того, как в 321 г. до н.э. Атропат стал независимым правителем Малой Мидии, или Атропатены? Нам известно, что в 220 г. до н.э. во время похода Антиоха III против царя Атропатены Артабазана, владения последнего доходили до Гирканского моря [Polyb. V. 55. 7]. Это означает, что как минимум часть кадусиев подчинялась Артабазану. Однако за несколько десятилетий до этого, когда в 285–281 гг. до н.э. селевкидский наварх Патрокл исследовал Каспий, то на его западном побережье он отмечал только албанов и кадусиев, ни слова не говоря об Атропатене [Strab. XI. 6. 1, 7. 1; Plin. NH. VI. 36]. Скорее всего, свидетельство Патрокла можно объяснить тем, что между 321 и 281 гг. до н.э. албаны и кадусии, по крайней мере, те из них, которые заселяли прибрежные области, сумели добиться независимости.
Оставим в стороне кадусиев и зададимся вопросом: что можно сказать о территориальных и временных рамках процесса образования у албанов своего государства? Вплоть до начала армянской экспансии при Артаксии I в 180–160 гг. до н.э. Атропатена владела Каспианой, Фавнитидой и Басоропедой [Strab. XI. 14. 5]. Каспиана занимала равнину к югу от нижнего течения Аракса вплоть до его впадения в море [Hewsen, 1984, p. 352, 365, pl. XXV]. Басоропеда скорее всего соответствует горной области Карадаг к югу от среднего течения Аракса [Hewsen, 1984, p. 353, pl. XXV]. Фавнитида³ же охватывала территории между озером Севан и Араксом [Hewsen, 1984, p. 352–353, pl. XXV; 2001, p. 34]. Всё это вместе взятое позволяет утверждать, что основная масса албанов с последней четверти IV в. до н.э. оказалась вне пределов Мидии Атропатены.

Поначалу каждое из двадцати шести албанских племён имело своего собственного царя [Strab. XI. 4. 6], или, скорее, племенного вождя. С этим сообщением Страбона хорошо соотносится тот факт, что после крушения Ахеменидов был заброшен дворец в Караджамирли: если бы у всех албанов уже тогда был царь, то он вполне мог использовать этот дворцовый комплекс в качестве своей резиденции. Впервые общеалбанский царь надежно фиксируется источниками в связи с событиями 60-х  гг. до н.э. [Plut. Pomp. 34. 4, 35. 2; Dio Cass. XXXVI. 54.1]. О датировке возникновения единого албанского государства будет сказано ниже. Здесь же можно заметить, что этот процесс занял довольно продолжительное время, заполненное борьбой предводителей различных албанских племён за первенство.
Территориальное ядро, вокруг которого формировалось новое царство, несомненно, находилось на левобережье Куры в районе ставшей главным городом Албании Кабалы (Кабалаки) [Plin. NH. VI. 29; Ptol. Geog. V. 12. 6]. То, что именно эта область смогла захватить лидерство в объединительном процессе, объясняется, по меньшей мере, двумя факторами. Во-первых, она находилась на максимальном удалении от основных центров силы на Южном Кавказе того времени – Мидии Атропатены, Армении и Иберии. Во-вторых, судя по находкам монетных кладов в Шаракуне [Гаджиев, 1999, c. 152, 157] и Кабале [Балахванцев, 2012], именно через неё в IV–II вв. до н.э. проходил Каспийский торговый путь из Средней Азии к Понту, ставший своеобразным катализатором социально-политического развития близлежащих территорий.
Завоевания Артаксия I не только сделали Армению соседкой Кавказской Албании, но и дали толчок ведущейся и в наше время дискуссии о локализации границы между двумя государствами. Ряд исследователей считает, что, как минимум, со II в. до н.э. южная граница Кавказкой Албании по всей своей протяжённости проходила по Куре [Тревер, 1959, с. 58; Новосельцев, 1979; Акопян, 1987, с. 21–27; Hewsen, 2001, p. 34, 41; Свазян, 2015, с. 50, 56]. Это мнение в первую очередь основывается на прямых заявлениях Плиния Старшего и Клавдия Птолемея. Так, первый из них указывает, что Великая Армения тянется до реки Кир (Куры), а всей равниной от Кира владеет племя албанов [Plin. NH. VI. 25, 29]. С этим утверждением перекликается следующее замечание об албанах, как о живущих по Кавказским горам и занимающих земли до реки Кир, образующей границу между Арменией и Иберией [Plin. NH. VI. 39]. Второй автор свидетельствует, что Кир «течёт вдоль всей Иберии и Албании, отделяя от них Армению» [Ptol. Geog. V. 12. 3].
Иную картину рисует Страбон. Он делает стержнем своего рассказа о географическом положении Иберии реку Кир, последовательно описывая ее от истоков вниз по течению. Кир берет начало в Армении, затем, [пройдя Боржомское ущелье. – А.Б.], выходит на [Внутреннекартлийскую. – А.Б.] равнину, где принимает несколько притоков, в том числе Араг (Арагви). «Через речную теснину [в районе Тбилиси. – А.Б.] он прорывается в Албанию. Между ней⁴ [тесниной. – А.Б.] и Арменией⁵» он принимает ещё больше рек: Алазоний (Алазани), Сандобан, Ройтак и Хан, а затем впадает в Каспийское море [Strab. XI. 3. 2]. Ниже, в описании Албании, Страбон говорит, что страна на юге граничит с Арменией [Strab. XI. 4. 1], а Кир протекает через Албанию [Strab. XI. 4. 2]. Таким образом, о границе Армении и Албании по Куре у Страбона не сказано ни слова.

Чем же можно объяснить противоречие, существующее между нашими источниками? Вряд ли его причина сводится к одной хронологии. В самом деле, хотя Страбона и Клавдия Птолемея разделяет почти 150 лет, оба автора, как, впрочем, и Плиний, не основывались при описании Закавказья только на одном современном для каждого из них источнике [Geus, 2021, p.  37], но активно использовали информацию, отражавшую реалии ещё эллинистического времени и восходящую к участникам экспедиции Патрокла и походов Помпея и Канидия Красса.
При оценке свидетельств Плиния и Птолемея следует помнить, что стремление проводить границы между частями и областями света по водным преградам (рекам) появилось ещё у ионийских географов, прежде всего – Гекатея Милетского [Asheri et al., 2007, p. 252–253]. И хотя уже Геродот [Hdt. II. 15–17] критиковал мнение, согласно которому Нил является границей между Азией и Ливией⁶, даже авторитета «отца истории» не хватило для того, чтобы побороть эту тенденцию. Поэтому, учитывая данное обстоятельство, необходимо обязательно проверить обоснованность общего утверждения о Куре в качестве северной границы Армении путем сопоставления его с конкретными историческими фактами.

Но начнем мы не с Албании, а с Иберии. Даже после завоеваний Артаксия I области Триалети, Джавахети, Эрушети и Артаани, расположенные на правом (южном) берегу Куры, в I в. до н.э. – I в. н.э., да и позднее, оставались в руках иберийских царей [Hewsen, 2001, p. 35, 39; Gagoshidze, 2008, p. 4–5]. Особенно показателен тот факт, что столица Иберии в позднеэллинистическое и раннеримское время Армозика (Армазцихе) тоже находилась на правом (южном) берегу Куры. Принятие точки зрения Плиния и Птолемея с неизбежностью привело бы нас к абсурдному выводу, что крепость должна была принадлежать Великой Армении.
По данным Страбона, в гористой области Камбисена⁷ армяне граничат и с иберами, и с албанами [Strab. XI. 4. 1]. Камбисена находилась на левом берегу Куры, охватывала низовья Иори и на северо-востоке доходила до Алазани в её нижнем течении [Меликишвили, 1959, с. 123; Gagoshidze, 2008, p. 7]. Она не могла включать в себя земли на правом берегу Куры, которые относились к армянской Гогарене⁸. Это с неизбежностью означает, что во II в. до н.э. владения Армении заходили на севере за Куру примерно до хребта Чобандаг.

К Камбисене мы ещё вернемся, а теперь рассмотрим вопрос о том, где в декабре 66  г. до н.э. произошло сражение между Помпеем и албанским царём Оройсом? В настоящее время практически общепринятым стало мнение, что место зимовки легионов Помпея и последующей битвы с албанами следует локализовать в районе современного Казаха (Гогарена) [Тревер, 1959, с. 93; Джафаров, 1985, с. 103–104, 107 (с предшествующей литературой); Акопян, 1987, с. 23, прим. 16; Gagoshidze, 2008, p. 4]. Но кому – Армении или Албании – принадлежал этот регион?
Дион Кассий именует Оройса царём албанов, живущих за Кирном (Курой), и подчеркивает, что после победы Помпей хотел вторгнуться в их землю [Dio Cass. XXXVI. 54. 1, 5]. Получается, что битва произошла в пределах Армении. Однако Плутарх в биографии Помпея рисует события по-другому: римский полководец требует от албанов пропустить его через их землю, те сначала соглашаются, но когда римляне праздновали Сатурналии в этой стране (ἐν τῇ χώρᾳ)⁹, албаны переправились через Куру и атаковали их [Plut. Pomp. 34. 2]. Но тогда, следовательно, правобережье Куры в районе Казаха входило в состав Албании [Джафаров, 1985, с. 107; Дреер, 1994, с. 24, прим. 33; Gagoshidze, 2008, p. 8, not. 69]. Чья же точка зрения является верной?

При сравнении свидетельств Плутарха и Диона Кассия сразу же обращает на себя внимание следующее обстоятельство. Дион Кассий явно стремится снять с Помпея обвинение в неспровоцированном нападении на албанов, агрессию против которых было трудно признать bellum iustum¹⁰. Поэтому он делает агрессором не Помпея, а албанского царя Оройса, коварно напавшего на мирно празднующих Сатурналии римлян, к тому же находившихся на земле дружественного теперь им Тиграна Великого. Кроме того, наш автор приводит довольно странные мотивы, которыми руководствовался Оройс: стремление помочь находившемуся в римском плену Тиграну Младшему и – главное – не допустить римлян в Албанию. Оставляя в стороне первую причину, которая вряд ли была весомой, позволительно спросить: откуда Оройс взял, что римляне вообще собираются вторгаться в Албанию, и как он рискнул атаковать огромную римскую армию на чужой территории?

Картина, рисуемая Плутархом, выглядит гораздо более реалистичной и логичной: требование Помпея пропустить римскую армию через Албанию не оставило Оройсу другого выбора, кроме как дать на это притворное согласие, попытаться усыпить бдительность противника, а затем нанести по вступившему в страну врагу внезапный удар. Поэтому мне представляется, что версия Плутарха гораздо лучше соответствует сути происходивших в 66 г. до н.э. событий и свидетельствует о принадлежности, как минимум, восточной части Гогарены Албании.
Теперь попытаемся найти ответ на вопрос: зачем Помпей требовал от Оройса предоставить римской армии проход через Албанию? В самом деле, для того, чтобы из Армении вторгнуться в Иберию, а затем двигаться в Колхиду, пытаясь догнать бежавшего понтийского царя Митридата [Plut. Pomp. 34. 1], вовсе не обязательно идти через Албанию. В распоряжении Помпея был более короткий путь, идущий по долине Куры [Strab. XI. 3. 5]. Скорее всего, римляне собирались напасть на иберов, откуда те их не ждали – со стороны Албании [Тревер, 1959, с. 92–93; Джафаров, 1985, с. 101, 103]. Это означает, что Помпей хотел воспользоваться идущим из Албании в Иберию проходом через пойму Алазани, т.е. через Камбисену [Strab. XI. 3. 5, 4. 5].
Кому принадлежала Камбисена в I  в. до н.э.? Поскольку требование Помпея открыть дорогу через Камбисену было обращено именно к Оройсу, а албаны переправились через Куру в сравнительной близости от расположившихся в районе современного Казаха римлян [Plut. Pomp. 34. 3], то необходимо признать, что к 66 г. до н.э. армянская часть Камбисены уже перешла к албанам [Gagoshidze, 2008, p. 8].
К югу и востоку от Камбисены располагалась упоминавшаяся выше Сакасена [Алиев, 1975, с. 163]. Страбон называл её в числе армянских областей [Strab. II. 1. 14; XI. 7. 2, 8. 4], а также отмечал, что она сопредельна Албании, Гогарене и реке Кир [Strab. XI. 14. 4]. Но, судя по тому, что в 66 г. до н.э. и армянская часть Камбисены, и восток Гогарены входили в состав Албании, последняя к этому времени контролировала и лежащие на правом берегу Куры – между Дзегамчаем и Мингечауром – земли Сакасены.
Окончательную ясность в понимание политической ситуации, сложившейся в первой трети I в. до н.э. в междуречье Куры и Аракса, вносит замечание Плутарха об участии в битве при Тигранокерте 6 октября 69 г. до н.э. вольных (не знающих царской власти) племен с берегов Аракса, которых Тиграну II удалось привлечь на свою сторону лаской и дарами [Plut. Luc. 26. 4]. И хотя была предпринята попытка объявить Аракс Амударьёй [Манасерян, 1992, c. 153–155], предложенная гипотеза не выдерживает никакой критики.
Во-первых, после походов Александра в античной традиции Амударья именуется Оксом, название же Аракс употребляется только у тех авторов эллинистическо-римского времени [Манасерян, 1992, c. 153], которые следовали традиции и словоупотреблению Геродота. В источнике же, использованном Плутархом для описания битвы при Тигранокерте, это, разумеется, исключалось. Более того, присутствуй в составе разгромленной армии Тиграна среднеазиатские кочевники, этот факт обязательно был бы особо выделен римскими историками, причём с использованием таких гидронимов и этнонимов, которые бы не допускали никакой двусмысленности в вопросах их локализации.
Во-вторых, хорошо известно, что правивший Парфией с 70 г. до н.э. Фраат III не оказал Тиграну никакой помощи и занял во время римско-армянской войны позицию «третьего радующегося» [Dio Cass. XXXVI. 3. 3]. Предположение же о том, что среднеазиатские кочевники-сакарауки, не спрашивая разрешения Фраата, прошли через территорию Парфии и соединились с Тиграном [Манасерян, 1992, c. 156–159], не соответствует исторической действительности. Ведь именно при помощи сакарауков в 77 г. до н.э. пришел к власти отец Фраата Синатрук [Frye, 1984, p. 197], который сохранял дружбу с ними до конца своего правления [Балахванцев, 2020, с. 150]. Спрашивается: для чего сакараукам в такой ситуации было действовать против сына своего ставленника?
В-третьих, а это самое главное, Тигран слишком поздно стал воспринимать угрозу со стороны Лукулла всерьёз [Plut. Luc. 25–26]. Поэтому у него просто не было времени для того, чтобы просить, а тем более – успеть получить помощь из-за Каспийского моря. Следовательно, слова Плутарха однозначно свидетельствуют о существовании независимой области на берегах Аракса (Мильская равнина), население которой не подчинялось ни Тиграну, ни Оройсу. Возможно, что именно с послами этих племён в 65 г. до н.э. заключил мир Помпей [Dio Cass. XXXVII. 5. 1; ср. Дреер, 1994, с. 29].
Завершая рассмотрение вопроса о том, могла ли Кура на всём своём протяжении служить «вечной и неизменной» границей Армении и Албании, мы закономерно подошли к Каспиане. Как уже отмечалось выше, Страбон упоминает о захвате этой области Артаксием I у атропатенцев [Strab. XI. 14. 5]. Вместе с этим, тот же автор пишет о вхождении Каспианы в состав Албании [Strab. XI. 4. 5]. Казалось бы, что оба свидетельства можно удовлетворительно интерпретировать лишь одним образом: ко времени, как минимум, написания «Географии», албаны отвоевали Каспиану у Великой Армении. С критикой этой точки зрения выступил А.А. Акопян, который пришёл к выводу, что у Страбона речь идет о двух разных областях: одна – армянская – Каспиана [Strab. XI. 14. 5] находится к югу от нижнего течения Куры, а другая [Strab. XI. 4. 5] – это приморская область Албанского царства [Акопян, 1987, с. 51–52].
Однако приводимые А.А. Акопяном многочисленные аргументы, призванные подкрепить предложенное им решение проблемы, трудно признать весомыми. В самом деле, можно ли, даже собрав представительный перечень упоминания каспиев начиная от Геродота и кончая армянскими средневековыми авторами, утверждать, что по Страбону на побережье Каспийского моря одновременно существовали две области Каспианы, границей между которыми служила Кура [Акопян, 1987, с. 54]? Представляется, что положительный ответ на этот вопрос был бы явно неуместен. Хотя этноним каспии был в древности очень широко распространён и применялся к различным прикаспийским народам, это никак не доказывает того, что у Страбона речь идёт о двух совершенно разных, хотя и граничащих друг с другом одноимённых областях.
В связи со всем изложенным выше закономерно возникает вопрос: когда Албания смогла вернуть себе территории на правобережье Куры? Уже сама постановка вопроса предполагает, что процесс образования единого албанского государства к этому времени должен был быть завершён: в противном случае ни о какой активной внешней политике не могло идти и речи. Что же касается абсолютной хронологии, то, на мой взгляд, наиболее подходящим временем для этого стало начало правления Тиграна II. Именно тогда, в 90-х гг. до н.э. Армения оказалась серьёзно ослабленной, а сам Тигран, находившийся в заложниках у парфянского царя Митридата II, был вынужден за своё освобождение уступить Аршакидам обширные территории [Strab. XI. 14. 15]. Однако смерть Митридата II в 91 г. до н.э. и начавшаяся в Парфии междоусобица открыли дорогу для быстрого роста могущества Армении и превращения её – на короткий срок – в одну из великих держав Ближнего Востока.
Но, спрашивается, если всё происходило именно так, то почему же Тигран не вернул себе земли на правобережье Куры, завоёванные его предками? Представляется, что Тигран сознательно отказался от войны с только что образовавшимся Албанским царством и предпочёл сделать его не врагом, а ценным в военном отношении [Strab. XI. 4. 5] союзником¹¹. К тому же экспансия на юг и запад сулила армянскому царю гораздо больше выгод, чем попытка овладеть землями на востоке, чьё экономическое значение не шло ни в какое сравнение с Северной Месопотамией, Сирией и Малой Азией.

Тогда же, в I  в. до н.э. территория Албании расширилась и в западном направлении. Выше уже отмечался переход к Албании армянской части Камбисены. Попробуем теперь определить, где проходила в этот период граница между албанами и иберами. Данные письменной традиции на этот счёт достаточно противоречивы. У Плиния Старшего граница проходит по реке Алазоне (Алазани) [Plin. NH. VI. 29]. У Птолемея граница расположена к западу от безымянной реки, текущей с Кавказа и впадающей в Куру [Ptol. Geog. V. 11. 1, 12.3]. Сложно сказать, была ли этой рекой Алазани или Иори. Мало что даёт для интересующего нас вопроса описание похода Помпея против албанов в 65 г. до н.э.: римляне пересекают Куру, проходят по Камбисене до реки Камбис (Иори), а затем форсируют реку Абант (Алазани) [Акопян, 1987, с. 28; Gagoshidze, 2008, p. 8], после чего происходит сражение с царём Оройсом. Это вовсе не означает, что граница Албании и Иберии шла по Алазани [ср. Laghiashvili, 2016, p. 52]: албаны могли совершенно сознательно предоставить Помпею возможность совершить утомительный переход по безводной Камбисене [Dio Cass. XXXVII. 3. 5], чтобы выиграть время для сбора войск на левом, обрывистом берегу Алазани.
К счастью, ситуацию способны прояснить находящиеся в нашем распоряжении археологические источники. В I в. до н.э. на правобережье Алазани появляются памятники ялойлутепинской культуры, носителями которой было одно из албанских племён – удины [Gagoshidze, 2008, p. 9; Laghiashvili, 2016, p. 39–40, 43–44]. Это свидетельствует о том, что, как и указано у Птолемея [Gagoshidze, 2008, p. 8], Албания в это время распространила свою власть на ряд районов к западу от Алазани.
Новый комплекс сведений, позволяющих охарактеризовать ситуацию с границами Кавказской Албании в I в. н.э., появляется в связи с борьбой за трон Армении в 35–36 гг. н.э. Начнём с севера. До этого в нашем распоряжении были только расплывчатые указания Страбона на то, что Албанию и Сарматию разделяет Кавказ, восточная часть которого называется Керавнийскими горами [Strab. XI. 2. 15, 4. 1]. Какой из многочисленных хребтов горного Дагестана имеется здесь в виду, сказать сложно. Однако в рассказе о неудачной попытке сарматских союзников Парфии пройти в Закавказье между Каспием и отрогами гор в районе Дербента Тацит называет их Албанскими [Tac. Ann. VI. 33. 3]. Это доказывает, что северная граница Албании к этому время проходила у Дербента и далее на запад по Джалганскому хребту [Акопян, 1987, с. 35].
Албания сыграла достаточно важную роль в осуществлении римского плана по выводу Армении из сферы влияния Аршакидов и утверждению на троне в Артаксате римского ставленника Митридата, брата царя Иберии [Tac. Ann. VI. 33–35]. Естественно, что неизвестный нам по имени албанский царь желал получить в качестве «компенсации за труды» пограничные земли Армении, возможно, Отену [Plin. NH. VI. 42], расположенную к северу от Аракса. Это вряд ли могло устроить иберийского царя Фарасмана I, который уже начал лелеять планы по установлению контроля над всей Арменией [Tac. Ann. XII. 44]. Нам неизвестно, сумела ли тогда Албания получить Отену или её часть. Однако уже в 40-х гг. н.э. между бывшими союзниками, не сумевшими, очевидно, поделить армянскую добычу, разгорелся конфликт [Tac. Ann. XII. 45. 1]. Не исключено, что его результатом¹² стало перенесение албано-иберийской границы на Алазани, что нашло отражение у Плиния Старшего [Plin. NH. VI. 29].

Во II в. н.э., после окончательного попадания Закавказья в сферу Pax Romana, число конфликтов между Иберией, Албанией и Арменией значительно сократилось, а те, что возникали, решались при посредничестве Империи. Так, ок. 136 г. н.э., после того как Албания подверглась нападению приглашённых царём Иберии Фарасманом II аланов [Dio Cass. LXIX. 15. 1], границы между иберами и албанами устанавливал легат императора Адриана Флавий Арриан [Themist. Or. XXXIV. 8. 20–21].
Можно ли уточнить наши представления о северных пределах Албании на основе труда Клавдия Птолемея, самые поздние данные которого относятся к первой половине II в. н.э.? Иногда приходится сталкиваться с мнением, что по Птолемею кавказская граница Албании проходит по Керавнийским горам, которые отождествляются с цепью хребтов Андийского и Салатау [Гаджиев, 2015, с. 32–33 (с предшествующей литературой)]¹³. Однако согласиться с такой интерпретацией не представляется возможным. И прежде всего потому, что обитающие между Керавнийскими горами на севере и Кавказом на юге племена тусков (тушин) и дидуров (дидойцев) [Акопян, 1987, с. 34; Гаджиев, 2015, с. 33] относятся Птолемеем не к Албании, а к Азиатской Сарматии [Ptol. Geog. V. 9. 22].

Политическая ситуация резко изменилась в середине III в. н.э., когда Восточное Закавказье попало под власть Сасанидов. Как можно судить по надписям Шапура I [Maricq, 1958, p. 307] и верховного жреца Картира [Луконин, 1969, c. 87], Албанское царство было разделено на две административные области: собственно Албанию и Баласакан, простиравшийся на север до Албанских ворот (Дербент) [Frye, 1984, p. 298].
Существует мнение, что граница Албании и Армении в III в. н.э. проходила по Куре [Акопян, 1987, с. 35]. При этом ссылаются на автора второй половины V в. н.э. Агатангела, упоминающего о пребывании армянского царя Хосрова в городе Халхал (область Утик), где находилась зимняя резиденция правящей династии [Agathang. 28]. Однако представленная у Агатангела версия истории Армении последних десятилетий III в. н.э. абсолютно не соответствует действительности [Thomson, 1976, p. XXXV–XXXVI]. Хосров мог править только в Западной Армении, находившейся в зависимости от Рима, а трон захваченной персами Восточной Армении в 260–290-х гг. н.э. последовательно занимали сыновья Шапура I Хормизд-Ардашир и Нарсе [Frye, 1984, p. 294, not. 27]. Таким образом, как минимум, с 262 г. н.э. ни о какой резиденции армянских царей на правобережье Куры не могло быть и речи.
Почему же тогда в работе армянского историка V в. н.э. Фавстоса Бузанда при описании событий 330-х и 370-х гг. н.э. утверждается, что граница Албании и Армении проходит по Куре [Faust. III. 7, V. 12]? Данные свидетельства, на мой взгляд, можно объяснить лишь тем, что пограничная ситуация претерпела серьёзные изменения в 298 г. н.э., когда Сасанидам в лице шаханшаха Нарсе пришлось подписать крайне невыгодный для них договор с Диоклетианом. Этому предшествовало сокрушительное поражение персов от цезаря Галерия в Великой Армении [Lact. De mort. IX. 6; Aur. Vict. Caes. 39. 34; Fest. Brev. 25. 2; Eutr. IX. 25. 1; Amm. Marc. XXIII. 5. 11]. Не удивительно, что по Нисибисскому миру Иран не только полностью утратил контроль над Арменией [Frye, 1984, p. 308], но и был вынужден уступить этому важнейшему союзнику Рима на востоке значительную часть земель¹⁴ оставшейся под властью Сасанидов Албании. Но это уже была совсем другая история.

Таким образом, на протяжении всей античности границы Албании с сопредельными странами постоянно изменялись. Разумеется, нет никаких оснований говорить о «вечной и неизменной» границе по Куре, Алазани или Араксу. Единственной «вечной» была восточная граница по Каспию, но и она в IV–II вв. до н.э. претерпела серьёзные изменения. Дальнейшее уточнение границ Кавказской Албании возможно лишь на основе углублённого и честного, свободного от следования политической конъюнктуре анализа античной нарративной традиции и непрерывно растущего массива археологических данных.

СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ / ABBREVIATIONS

FHG – Fragmenta Historicorum Graecorum. Vol. IV. Ed. Karl Müller. Paris: Firmin Didot, 1851.
LSJ – A Greek-English Lexicon. Compiled by Henry George Liddel and Robert Scott. Revised and augmented throughout by Sir Henry Stuart Jones. Oxford: Clarendon Press, 1996.