СТАТЬИ

В статье, основанной на ряде авторских расчетов и моделей, показано, что в механизме современного (интенсивного) экономического роста (СЭР), который за последние двести лет привел к колоссальному прогрессу в ныне развитых государствах (РГ) и немалой части развивающихся стран (РС), в последние 3-4 десятилетия возникли серьезные сбои.  Несмотря на информационную революцию, углубление международного разделения труда (МРТ), в РГ и многих РС произошло заметное сокращение среднегодовых темпов прироста (СГТП) подушевого ВВП (ПВВП) и совокупной факторной произво-дительности (СФП).  
Хотя РГ все еще с отрывом лидируют в мире в сфере фундаментальных технологических инноваций и по уровню производительности, они, вследствие потери демографического дивиденда, снижения эффективности госуправления, гипертрофированного (по сравнению с реальным сектором) развития финансовой сферы, за-метно сдают ряд своих позиций в мировой экономике быстрорастущим РС. 
В отличие от многих африканских, ближневосточных и латиноамериканских стран, в ряде азиатских стран, в т. ч. КНР, Индии, Индонезии, новых индустриальных странах (НИС), вследствие проведения в них политики прагматичных реформ и открытости, внедрения современных технологий и социальных инноваций, СГТП ПВВП и СФП в тенденции значительно повысились.  
Вместе с тем, учитывая, что во многих РГ и РС после финансово-экономического кризиса 2008–2009 гг. не произошло существенного смягчения финансово-экономических и социальных про-блем, а накануне и во время пандемии они обострились, нельзя исключать того, что, если в относительно короткие сроки в РГ и РС не будут проведены серьезные  социально-ориентированные реформы и значительно увеличена помощь последним, в т. ч. в борьбе с пандемией, в мире в ближайшие год-два может возникнуть систем-ный или достаточно глубокий финансово-экономический и социально-политический кризис.
 

Скачать JATS

Мы живем в весьма турбулентную эпоху в мире, в котором: (а) значительно возросла интенсивность технологических изменений¹, (б) существенно усилилась межстрановая конкуренция, (в) происходит резкое обострение глобальных финансово-экономических, геополитических, экологических, эпидемических и социальных проблем².

Двойной глобальный кризис – пандемийный и экономический – огромный стресс для жителей многих стран Запада, Востока и Юга. Общая смертность от коронавирусной пандемии (КП) уже весьма ощутима – не менее 4–5 (по уточненным оценкам – 7–13) млн человек. Это пока менее 0.2% численности мирового населения, что меньше в десятки и сотни раз, чем соответственно от «испанки» и «Черной смерти»³. Но КП, несмотря на ряд принятых мер, никуда не уходит, а ее вирус продолжает мутировать. Это увеличивает и без того высокие риски и неопределенности в мировой экономике и политике.

Несмотря на значительную, хотя весьма неравномерную по странам, финансовую накачку и ряд других противокризисных действий, в 2020 г. ПВВП в мире сократился на беспрецедентную величину за последние 3/4 века приблизительно на 4.3% (на 5% в РГ и 3.4% в РС) (рассч. по [IMF, 2021, p. 128]). По индексу человеческого развития (ИЧР), кумулирующему в одном показателе достижения экономики, здравоохранения и образования, планета в 2020 г. оказалась отброшенной приблизительно на 7–8 лет назад (рассч. по [The UNDP, 2020, p. 7, 350]).
Попробуем, не претендуя на окончательность выводов, произвести в сжатом виде диагностику весьма неоднозначных процессов современного мирового экономического развития, обобщая и сопоставляя доступную нам совокупность факторов и обстоятельств текущего момента, опираясь при этом на анализ долгосрочных и среднесрочных трендов экономической эволюции РГ и РС⁴.

LONGUE DUREE
Если использовать броделевскую парадигму и дать оценку итогов развития мира в формате longue durée за время действия первых 3–4-х промышленных революций (ПР), т. е. периода современного экономического ростa, начало исследования которого положено С. Кузнецом, П. Бэроком, Э. Мэддисоном [Kuznets, 1966; Bairoch, 1997; Maddison, 2007], можно обнаружить немалый, хотя и неравный по РГ и РС, прогресс.
В 1800–2020 гг., несмотря на длительный период колониализма, две мировые войны, Великую депрессию и другие кризисы, объем производства в аграрном, индустриальном секторе и сфере услуг на нашей планете увеличился соответственно в 10–12, 245–250 и 175–180 раз. При этом ПВВП землян вырос в 19–20 раз, в ныне РГ – в 26–27, в РС – в 9–10 раз (рассч. по источникам к граф. 1).
Масштабные технологические и организационно-институциональные инновации, произошедшие в эту эпоху, многократное увеличение нормы вложений в физический и человеческий капитал⁵, значительная интенсификация внешнеэкономических связей⁶, а также внушительный рост уровня образования населения⁷ вызвали существенное увеличение СФП – в 1800–2020 гг. в целом по миру в 5 раз; в среднем по РГ – в 9–10 и в РС (всего) в 2.5 раза (рассч. по данным граф. 2).

Произошли громадные изменения в социальной сфере. Интенсивность сдвигов в макроотраслевой структуре занятости населения в целом по миру (см. табл. 1) выросла в 3–4 раза с 1800–1950 гг. по 1950–2019 гг.⁸, а вклад фактора перемещения рабочей силы из отраслей с низкой в отрасли с более высокой производительностью труда в прирост ВВП удвоился – с 1/10 до 1/5⁹. Это было связано с тем, что доля населения, занятого в сельском хозяйстве, составлявшая в доиндустриальную эпоху в странах Востока и Запада не менее 3/4, сократилась в 1800–2019 гг. почти втрое ~ до 1/4. Правда, по группе РС показатель все еще на порядок выше, чем в среднем по РГ (32% vs 3%; см. табл. 1). Но то, что даже по РС рассматриваемый структурный показатель стал в среднем меньше 1/3, свидетельствует о том, что технико-экономическая и социальная модернизация затронула огромные пласты населения афро-азиатских и латиноамериканских государств.

Доля городского населения, составлявшая, по ряду расчетов и оценок, в целом по миру ~ 1% в 1 г. н.э., 3% – в 1000 г., 3–4% – в 1500 г., 7–8% – в 1800 г., увеличилась до 16% в 1900 г., 33.6% – в 1960 г. (в РГ – 62.2%, в РС – 23.5%), 39.4% в – 1980 г. (соответственно 70.3 и 30.6%) и 55.7% – в 2019 г. (80.8 и 50.8%)¹⁰.

Если в XVIII в. в целом по миру детская смертность (в возрасте до пяти лет) достигала 1/3, то в 2019 г. она сократилась до 3–4%, в т. ч. в РГ – до 0.5%, в целом по РС – ~ до 4%¹¹. Число убийств на 100 тыс. человек за последние два века снизилось в среднем по миру ~ в 8–10 раз до 6 человек (в среднем по РС – ~ до 7, в РГ – менее 1 человека)¹². Средняя продолжительность предстоящей жизни от рождения выросла в целом по миру с 27–28 лет в 1800 г. до 43–44 лет в 1950 г. и 72–73 лет в 2018/2019 гг., в т. ч. по ныне РГ – с ~ 33 лет до 66 и 81 года, по РС – с ~ 26 до 37 и 71 года¹³.

Если в 1800 г. доля грамотных в мире достигала 10–12%, то в 2018–2019 гг. доля неграмотных в нем составляла ту же величину (в т. ч. в целом по РС 14–16% и в РГ менее 1–2%)¹⁴. ИЧР увеличился в 1800–2020 гг. весьма весомо – почти на порядок: соответственно ~ в 9; 9.5 и 7 раз (рассч. по данным граф. 3). При этом доля критически бедного населения на планете сократилась с 9/10 в 1800 г. до 1/2 в 1980 г. и 1/10 в 2020 г. (см. граф. 4). Если два века назад в более богатых странах на социальное обеспечение расходовалось не более 1% ВВП, то теперь до 20–25% [Pinker, 2018, p. 117, 322].

Произошел значительный прогресс в досуге, связанный с тем, что в мире за последние два столетия: (а) снизилось отработанное время в год на одного занятого ~ на 1/4 до 2000–2100 час. (в т. ч. в целом по РГ – в 1.8 раза до 1600–1700 час, по РС – на 1/3 ~ до 2100 час.); (б) доля рабочего времени¹⁵ в общем бюджете времени в течение жизни человека сократилась ~ на 1/5 до 15–17% (в т. ч. в РС – на 1/10 до 16–18%, в РГ – более чем вдвое до 10–11%); (в) колоссально и для многих страт населения выросло качество досуга и разнообразие способов его реализации¹⁶.

Однако, судя по данным ПРООН, доля мирового богатства (МБ), приходящаяся на высший 1% населения, сократившись в 1910–1980 гг. ¹⁷ примерно с 1/2 до 1/4, выросла к 2017 г. как минимум¹⁸ на треть до 1/3, в то время как беднейшая половина мирового населения располагала менее 2% МБ [The UNDP, 2019, p. 131–133]. По расчетам Credit Suisse, произведенным по большему числу РГ и РС, доля топового 1% населения планеты в МБ могла в 2019 г. достигать 45%, а на долю низшей его половины приходилось всего 1% МБ [Credit Suisse, 2019, p. 168].

Обобщая сказанное, подчеркнем, что за сравнительно короткий период современного экономического роста, составляющий не более 1/25 всего периода существования человеческой цивилизации, несмотря на массу проблем, противоречий и кризисов, удалось, благодаря прогрессу технологий, социальных инноваций и систем управления, сделать очень много, что нужно ценить, из чего нужно извлекать опыт и уроки. Но сейчас, в условиях серьезно нарастающих глобальных вызовов, не происходит ли то, что, говоря словами Гамлета, «начинания, взнесшиеся мощно, сворачивая в сторону свой ход, теряют имя действия»?
ТОРМОЖЕНИЕ ЭКОНОМИЧЕСКОГО РОСТА И ЕГО ПРИЧИНЫ
Суть происходящего во многом парадоксального феномена – в том, что во время 3-й – 4-й ПР (в наших расчетах – 1950–2020 гг.) в мире, несмотря на трехкратное (по ср. с 1800–1950 гг.) повышение совокупной нормы капиталовложений¹⁹, увеличение мощности компьютеров более чем в 10 трлн раз, двузначный в последние два десятилетия СГТП интернетизации и роботизации²⁰, интенсификацию внешнеэкономических связей²¹, снижение СГТП численности населения (в 1980–2020 гг. по ср. с 1950–1980 гг. более чем на 1/4 до 1.4%), СГТП ПВВП сократился с 2.8% в 1950–1980 гг. до 2.0% в 1980–2020 гг. (см. граф.1).

Торможение затронуло немалую часть РС, но в значительно большей мере – всю группу РГ, в которых рассматриваемый показатель снизился более чем вдвое – соответственно с 3.6% до 1.5% (в целом по РС он, если уменьшился, то минимально – всего с 2.6 до 2.5-2.6%). Примерно в той же пропорции произошло и сокращение СГТП СФП (см. граф. 2): в целом по миру с 1.9 до 0.9% (в РС – ненамного – с 0.9 до 0.8%, а в РГ резко – с 2.5 до 1%). По нашим расчетам, произведенным по двум формулам²², существенное замедление роста ПВВП в среднем по РГ было связано соответственно на 1/5–1/4 и на 3/4–4/5 с уменьшением вклада капиталовооруженности труда и СФП²³.

Причины торможения роста в РГ исследованы далеко не полностью. Проанализируем в сжатом виде ряд наиболее важных из них. Во-первых, современная система национальных счетов, созданная более чем 3/4 века назад для анализа индустриальных экономических систем, как представляется, не вполне адекватно оценивает динамику количества, и особенно качества производства товаров и услуг в современных РГ²⁴. Не исключено, что СГТП их ПВВП и СФП недооценен ~ на 1/4–1/3, в т. ч. из-за недоучета сброса цен на принципиально новые товары и услуги после начала масштабирования их производства²⁵. Но это, полагаю, не главная причина.

Во-вторых, в РГ происходит существенное старение населения²⁶, увеличивающее социальные расходы, снижающее в тенденции норму сбережений, ведущее к уменьшению т. н. демографического дивиденда (ДД)²⁷. Согласно рассчитанной нами модели, торможение роста ПВВП в крупных РГ в 1980–2010-е гг. по сравнению с 1950–1980 гг. ~ на 1/3 могло быть связано с переходом развитых обществ в функциональный режим более или менее быстрой утраты ДД [Мельянцев, 2016, с. 50–51].

В-третьих, в среднем по РГ почти 3/5 замедления СГТП производительности труда (ПТ, с 3.4% в 1950–1980 гг. до 1.4% в 1980–2019 гг.) связано (а) с трехкратным торможением СГТП ПТ в сфере услуг (соответственно с 2.4 до 0.8%), в результате чего рассматриваемый показатель оказался втрое ниже, чем в сфере материального производства (2.4%) и (б) перераспределением в 1980–2019 гг. ~ 20 проц. пунктов занятости в сферу услуг, в которой уровень ПТ, бывший в 1980 г. в полтора раза более высоким, чем в индустриальном секторе, оказался в 2019 г. уже на 1/10 ниже, чем в последнем (подсч. по источникам к граф. 1, табл. 1).
Оборотная сторона масштабной сервисизации в РГ – это деиндустриализация в них структуры производства и занятости. Этот процесс в немалой мере вызван метаморфозой в эффективном спросе населения в РГ (в пользу услуг, по закону Э. Энгеля), а также углублением МРТ и передислокацией из них части производственных цепочек и весьма динамичных бизнесов в конкурентоспособные по производственным издержкам РС, в которых действует намного меньше социально-экологических ограничений.
В-четвертых, хотя развитие финансовой системы архиважно для экономического прогресса, чрезмерная финансиализация экономики в РГ²⁸, оборачивающаяся, как показывает немалое число исследований, недоинвестированием в физический и человеческий капитал их реального сектора [Foroohar, 2018], сдерживает их развитие.

Сильная кредитная накачка, в т. ч. вследствие сохранения низких процентных ставок на заемные средства, может временно поддерживать на плаву экономику, но: (а) ведет к выживанию низкоэффективных и зомби-компаний, тормозящему переход к более инновационным методам производства, (б) способствует не столько наращиванию капиталовложений в оборудование и НИОКР, сколько, в т. ч. через распространение практики обратного выкупа акций (buyback)²⁹, возникновению финансовых пузырей³⁰. При этом в целом по группе РГ вследствие снижения доли валовых капиталовложений (ВК) в ВВП (с 24–26% в 1950–1980 гг. до 20–22% в 1981–2019 гг.) и увеличения удельного веса амортизации в ВК (~ с 1/3 до 3/4), доля чистых капиталовложений в ВВП сократилась примерно в 2.5 раза – соответственно с 15–17% до 5–7% ВВП (рассч. по источникам к граф. 1, а также [Мельянцев, 2009. с. 204; The Economic Report of the President, 2021. p. 464, 480–481]).

В-пятых, олигополизация, концентрация производства и капитала, происходящие в РГ в целом: (а) ограничивают в них конкуренцию, (б) усиливают неравенство в распределении доходов, потребления и богатства, сдерживая рост эффективного спроса [Andrews et al., 2019; Vollrath, 2020, p. 98–99, 170, 175]. А поскольку доля зарплат в национальных доходах РГ имеет тенденцию к сокращению, то не исключено, что увеличение части «общественного пирога» в РГ, приходящейся на прибыли и сверхвысокие оклады высших управленческих кадров, в расчете на сравнительно ограниченное число бенефициаров происходит более или менее динамично³¹.

Вследствие глобализации, дерегулирования рынков труда и капитала, интенсификации процессов офшоринга (выноса бизнесов, прежде всего в РС с их более низкими трудовыми издержками), иммиграции в РГ, внедрения трудосберегающих технологий, а также снижения налоговых ставок на доходы наиболее богатых слоев населения (с конца 1970-х по конец 2010-х гг. в целом по РГ – более чем на 1/3 ~ до 40%, по РС – почти наполовину – до 28–29%) [The UNDP, 2019, p. 242; UNCTAD, 2020, p. 67–69], в мире доля трудовых доходов в ВВП сократилась в 1980–2017/2018 гг. ~ на 1/10, в т. ч. в РГ до 54–56% и РС до 47–49%³².

В среднем по РГ доля топового 1% населения в их национальном богатстве увеличилась с начала 1980-х гг. по конец 2010-х гг. ~ в полтора раза – с 19–20% до 29–30% (рассч. по [McKinsey Global Institute, 2019, p. 49; Credit Suisse, 2019, p. 168]). В результате того, что доходы и прибыли наиболее обеспеченной части населения РГ росли в 3–5 раз быстрее, чем у его остальной части, в среднем по РГ коэффициент Джини по распределению располагаемых доходов³³ вырос с начала 1980-х гг. по середину 2010-х гг. как минимум на 1/10, до ~ 0.35 [McKinsey Global Institute, 2019, p. 5; The UNDP, 2019, p. 125].