Статья посвящена исследованию эволюции оценок палестино-израильских мирных переговоров в период с 1993 по 2000 годы, известного как процесс Осло. Динамика самого конфликта, появление новых данных, а также разработка новых теоретических концепций в области изучения международных переговоров и урегулирования конфликтов определили постоянное изменение общей академической оценки обозначенного этапа в западной литературе. Основными трендами современных исследований можно считать преобладание мнения о маловероятности возобновления палестино-израильского мирного трека в ближайшем будущем, а также увеличение числа междисциплинарных исследований и увеличение глубины анализа.

Скачать JATS

ВВЕДЕНИЕ
На фоне продолжающихся попыток создать фундаментальную теорию переговоров и постоянно возникающих скептических мнений об их целесообразности, в академическом дискурсе происходит переосмысление процессов конца XX века, в частности, палестино-израильских переговоров. В 2023 году отмечается 30-летие подписания Соглашений Осло, в связи с чем представляется интересным проанализировать эволюцию оценок палестино-израильского переговорного процесса как одного из самых сложных международнополитических процессов и наиболее популярных сюжетов в академической литературе на фоне постоянного развития теоретических аспектов науки о переговорах и разрешения конфликтов с момента заключения Соглашений и до настоящего времени.
Такой анализ мог бы дать представление о том, как теоретические исследования влияют на case-study, ответить на вопрос о том, позволяют ли они углубить и развить понимание конкретных переговорных ситуаций. Траектория расширения базы научных исследований, анализирующих переговоры между Израилем и палестинцами, менялась параллельно с развитием мирного процесса и подвергалась серьезному влиянию течения самого конфликта. То есть, вновь открывавшиеся научному сообществу данные давали ему возможность оценить уже хорошо известные события иначе. Более того, сформированная за последние годы обширная база академических исследований в области урегулирования конфликтов, теории переговоров и международных отношений определяет необходимость и возможность переосмысления сущности мирного процесса через призму новых концепций и понятий.
Палестино-израильский мирный процесс включает в себя сложный комплекс переговорных проектов. Ограниченный объем данной работы не позволяет выстроить траекторию развития научных оценок всего палестино-израильского мирного процесса и подходов к его изучению, так как массив информации чрезвычайно велик. Для ограничения исследовательского поля в данной статье изучаются работы частично или полностью посвященные именно процессу Осло и его результатам, имевшего место в период с 1993 по 2000 гг. Остальные же этапы сохраняются для дальнейших исследований. Более того, рассматривая академический взгляд именно на процесс Осло дает возможность компактно и содержательно оценить как результаты достигнутых соглашений, так и меняющиеся подходы к их оценке.
Проанализированную базу исследований представляется рациональным разделить на две группы, а именно: в первой части работы изучаются исследования, которые были опубликованы параллельно с переговорным процессом Осло – то есть в период с 1990-х годов по 2000-е годы, а во второй анализируются современные исследования, опубликованные спустя более 10 лет после анализируемых событий – с 2010-х годов по 2022 год.
Важно отметить, что целью настоящей работы не является анализ всех исследований процесса Осло и всех существующих теоретических подходов к его рассмотрению – цель состоит в выявлении некоторых общих трендов в исследованиях обозначенного вопроса, а также анализ наиболее интересных теоретических подходов к его изучению. Фокус авторов данной работы сделан преимущественно на англоязычные монографии и статьи. Обзор отечественной историографии по данному опросу успешно осуществлен А. В. Гофманом в работе «Соглашения Осло как попытка урегулирования палестино-израильского конфликта: историографический аспект» [Гофман, 2017].
I
Начало 1990-х ознаменовалось возможной надеждой на преодоление кризиса. Именно с этим связано подписание Соглашений Осло, под которыми подразумевается заключение двух соглашений Осло-1 и Осло-2 в 1993 и 1995 гг. соответственно под эгидой Норвегии вследствие тайных переговоров между сторонами. 13 сентября в Вашингтоне при свидетельстве президента США и министра иностранных дел России на лужайке Белого Дома была подписана «Декларация принципов о временных мерах по самоуправлению». В основе декларации- выборы на Западном берегу и в секторе Газа; вывод израильских войск с части оккупированных территорий, прежде всего из сектора Газа и района вокруг Иерихона; начало переговоров. Подразумевалось, что в последующие два года после заключения соглашения будут рассматриваться вопросы о постоянном статусе Западного берега и сектора Газа. На переговорах об окончательном статусе должны были быть рассмотрены базовые проблемы – статус Иерусалима, беженцы, поселения и меры по обеспечению безопасности. Однако переговоры вошли в тупик сразу после того, как стало ясно, что каждая из сторон рассматривает соглашение в соответствии со своим видением. Израиль увидел в соглашении включение Иерусалима в состав еврейских государств с сохранением поселений в Иудее, Самарии и полосе Газы, в то время как Палестина рассматривала заключение соглашения как победу в борьбе за национальное освобождение, за создание суверенного государства со столицей в Восточное Иерусалиме, а также к полной ликвидации израильских поселений. Таким образом, мировым сообществом ставится под вопрос эффективность предпринятых в Осло попыток урегулирования. Сразу после начала процесса Осло (после 1993 года) в большей части проанализированных в рамках данной работы академических исследований чувствуется осторожный оптимизм относительно будущего двух конфликтующих сторон. Неизбежность скорого всеобщего урегулирования напрямую не утверждается, однако чувствуется убежденность в том, что создание двух государств для двух народов – это единственная доступная для Израиля опция, если он хочет продолжить строительство преуспевающего безопасного еврейского государства. Договоренности в Норвегии в большинстве своем признаются прочной базой для будущего мирного соглашения [Hagopian, 1997], отмечаются важность взаимного признания и перспективы формирования подходящего обеим сторонам режима безопасности [Building Peace: The Israel-PLO Breakthrough, 1993].
Большим тематическим блоком, сформированным в 1990-е-2000е годы стало изучение роли личности в успехе переговорного процесса. В контексте палестино-израильской проблемы вопрос степени влияния израильского премьер-министра И. Рабина (1992-1995 гг.) и Я. Арафата на ход переговоров в Норвегии был всесторонне изучен. Особый интерес вызывал путь Рабина и эволюции его взглядов на возможность вести переговоры с палестинцами и на возможность и качество территориальных уступок и т. д. [Makovsky, 1996]. В ряде работ внутри обозначенного тематического блока анализировалась деятельность Ш. Переса и М. Аббаса [Weiner, 1996, p. 667-704], а также их известные мемуары, посвященные мирным переговорам начала 1990-х годов [Peres, 1995; Abbas, 1997].
К концу 1990-х годов появляются исследования, в которых осуществляются попытки встраивания переговоров Осло в уже существующие теоретические разработки. Так, например, исследование Д. Прутта «Теория зрелости конфликта и переговоры в Осло» выстроено на базе теории «зрелости» конфликта У. Зартмана, которая заключается в том, что разрешение конфликта возможно только в случае, если он «созрел» в достаточной степени или достиг определенной стадии [Pruitt, 1997]. Подразумевается точка, по достижении которой стороны начинают осознавать, что статус-кво приносит им неприемлемые издержки, компенсировать которые они не в состоянии, а также появляется ощущение, что достижение соглашения на относительно удовлетворительных условиях для обеих сторон в высокой степени вероятно [Zartman, 2000].
Прутт в своей работе объясняет успех, которым, как тогда казалось, завершились норвежские переговоры, тем, что к моменту их начала были сформированы все элементы, необходимые для достижения положительного результата. Так, у сторон конфликта уже присутствовала серьезная мотивация и оптимизм в отношении вероятности разработки взаимоприемлемого соглашения, которые окрепли дополнительно в течение самих переговоров. Он отмечает, что взаимное доверие между сторонами продолжало укрепляться с каждым новым раундом, чему также способствовали посреднические усилия норвежской стороны [Pruitt, 1997].
Несмотря на то, что общим трендом в 1990-е годы была позитивная оценка происходящего, важно отметить в некотором смысле «пророческие» исследования ведущих политологов и международников, посвященных критике достигнутых соглашений. Так, например, Э. В. Саид отмечал исключительную несимметричность уступок, на которые пошли стороны и, соответственно, исключительно неудовлетворительный для палестинцев результат переговоров, который должен был предопределить провал достигнутых договоренностей [Said, 1996, p. 3-21]. Среди других работ, в которых оценка договоренностей была скептической, была группа исследований, посвященных анализу активного неприятия норвежских соглашений среди определенных групп интересов в Израиле, в Палестине и в США, как фактора, который станет препятствием для успеха процесса Осло [Lustick, 1997].
К концу 1990-х стало очевидно, что процесс Осло «буксует», что отразилось и в академической литературе: начали появляться статьи о причинах этой «буксировки», а уже в начале 2000-х годах подавляющая часть теоретических исследований была посвящена установлению причин уже ставшей однозначной неудачи процесса Осло (1993-1995 гг.) и саммита в Кэмп-Дэвиде (2000 гг.) [From Oslo to Intifada, 2002]. После начала Интифады и продолжающегося увеличения количества жертв оптимизм 1990-х сменился процессом переосмысления результатов договоренностей и попытками определения вероятности возобновления мирного процесса [Zreik, 2003].
Большим тематическим блоком стала критика самих соглашений с точки зрения международного права [Imseis, 2000], их основных положений, структуры и фазы имплементации. Отмечались проблемы размытых формулировок, нечеткость временных рамок, оставление ключевых вопросов неразрешенными, несбалансированность уступок (некоторые авторы считали, что уступки, на которые пошла палестинская сторона были значительно больше, чем израильская) [Malik, 2001].
Еще одним вектором изучения мирного процесса было рассмотрение каждого из конфликтных вопросов отдельно (вопросы о статусе Иерусалима [Мустафа, 2005], прав беженцев, обеспечения безопасности, территорий и др.), оценивался его вес, важность для каждой из сторон, их определение с точки зрения международного права [Arzt, Zughaib, 1992].
Безуспешное завершение переговоров в 2000 году Д. Куигли в большой работе «Вопрос Палестины с точки зрения закона» объясняет нежеланием Израиля вести переговоры на основе принципов международного права. Он утверждает, что на протяжении последнего столетия устоявшиеся принципы международного права, в частности, право на самоопределение, игнорировались израильтянами, что в долгосрочной перспективе создало деструктивную ситуацию хронического конфликта. Он утверждает, что палестинцы имеют более обоснованные юридические притязания на Иерусалим, чем израильтяне, что палестинские беженцы должны быть репатриированы в районы, в том числе в пределах границ Израиля, и что Израиль должен уйти с территории, которую он оккупировал в 1967 году [Quigley, 1990].
Экономические аспекты также стали объектом особого внимания исследователей палестино-израильского мирного процесса [Levine, 1995]. Ряд аналитиков, опираясь на данные МВФ или Мирового Банка, отмечали, что вопреки четко сформулированному положению в соглашениях Осло о важности развития прочных экономических отношений между Израилем и палестинцами, социально-экономическая ситуация на палестинских территориях продолжала ухудшаться, что не способствовало возобновлению мирных переговоров, так как являлось косвенной причиной активизации террористической активности со стороны беднеющих и радикализирующихся палестинцев.
Соглашения Осло утверждали важность выстраивания особых экономических отношений между Израилем и палестинцами. В преамбуле к экономическому соглашению между Израилем и ООП (известному как "Протокол"), подписанному в апреле 1994 года в Париже, говорится, что обе стороны рассматривают укрепление экономических отношений как эффективный способ достичь справедливого, прочного и всеобъемлющего мира. Однако спустя несколько лет после подписания Парижского протокола, стало очевидно, что палестинская экономика погружается в глубокий кризис, усугубляющийся жесткой политикой Израиля, которая была ответом на террористические акты палестинских экстремистов. Речь идет в основном об установлении серьезных ограничений на количество палестинцев, которые могут работать на территории Израиля.
Если в 1970-е-1980-е года доля палестинцев в трудовом секторе Израиля превышала 30%, то к 1996 году этот показатель снизился до 7%. Как следствие доля факторных доходов поступающих из-за рубежа в структуре ВВП Палестинской Автономии сократилась с 35% до 6%. Это непредвиденное структурное изменение в связях между палестинской и израильской экономиками привело к серьезному экономическому кризису: платежеспособный спрос в палестинской экономике снизился, а безработица выросла примерно до 34% на Западном берегу и в Секторе Газа в 1996 году [Dessus, 2004].
В ряде исследований отмечается, что Норвежские соглашения не предусматривали этой серьезной политико-экономической проблемы, вытекающей самой из себя: с одной стороны, глубокий экономических кризис на территориях, подконтрольных палестинцам, определял рост вероятности использования ими террористических методов для достижения своих политических и экономических целей. С другой стороны, вне благоприятной политической обстановки и гарантий безопасности усилия израильских властей по созданию благоприятной экономической ситуации на палестинских территориях также было невозможно себе представить.
Освещались и другие аспекты внутри экономического измерения – в одних работах в качестве критики соглашений указывалось на серьезную разницу между мощью израильской и палестинской экономик, что создавало дисбаланс между договаривающимися сторонами [Arnon, Spivak, 1998]. В других, отмечалось и то, что по мере укрепления экономической зависимости Палестины от Израиля, становилось все тяжелее говорить о жизнеспособности формулы по созданию двух государств [Selby, 2003].
Важной и популярной исследовательской проблемой конца 2000-х годов стала роль посредников в разрешении конфликта. Активно исследовались тайные переговоры между палестинской и израильской сторонами 1990-х годов, которые стали возможны при поддержке Норвегии. Роль США как непредвзятого посредника была поставлена по вопрос [Malley, 2001]. Работа Квартета по Ближневосточному урегулированию сделало изучение роли ЕС, ООН и России чрезвычайно популярным.
К концу 2000-х годов появились исследования косвенных факторов влияния на мирный процесс: например, оценки влияния общественных настроений на переговоры [Shikaki, 2006], электоральных процессов [Rynhold, 2004], влияния характеристик и обстоятельств внутренней политики на переговорную позицию стратегию сторон, рычаги давления страны в международных переговорах, а также их результат. В основном исследования этой категории базируются на политической модели двухуровневой теории игры Р. Патнема [Putnam, 1988] и развивают её. Внутриполитическая гонка внутри Израиля, смена правящей партии, приводили к частой и радикальной смене внешнеполитического курса страны, которое делало невозможным постепенный мирный процесс с палестинцами. Особое внимание отводили анализу позиции, риторики и политике израильского коалиционного правительства во главе с Нетаньяху (1996-1999), которое пыталось сделать вопросы обеспечения безопасности Израиля и территориальных гарантий значительно более приоритетным направлением, нежели достижение мира с палестинцами. Палестина также испытывала негативные эффекты борьбы ХАМАС и Фатх, что также рассматривалось как фактор, во-многом, определивший неудачу в установлении мира.
В середине 2000-х годов на фоне изучения таких теоретических вопросов как специфические особенности урегулирования межгосударственных конфликтов и конфликтов, сторонами которых выступают не только государственные акторы [Pearlman, Cunningham, 2012] позволило иначе посмотреть на процессы 1990-х годов [Barak, 2005]. Изучение ассиметричных конфликтов привело научное сообщество к мысли, что использование шаблонов урегулирования межгосударственных конфликтов к конфликтам другого типа не может привести к долгосрочным позитивным результатам, подтверждением чего, как стало очевидно в середине 2000х годов, был процесс Осло [Lustik, 1997].
II
На современном этапе (условно определенном в данной статье хронологическими рамками с 2010 г. по 2022 г.) палестино-израильский переговорный процесс оценивается как замороженный или даже как уже не существующий в качестве политической реальности. Наиболее общим трендом можно считать некоторый исследовательский пессимизм, заключающийся в том, что возобновление палестино-израильского мирного трека едва ли возможно в ближайшем будущем. Другим важным трендом можно считать увеличение числа междисциплинарных исследований и увеличение глубины анализа.
Следует отметить, что некоторые из обозначенных исследовательских направлений в предыдущем разделе статьи сохраняют свою актуальность и развиваются. Провал соглашений в Осло последние десятилетия объяснялся и объясняется целым рядом факторов, например, отсутствием четкого вектора переговоров, недостатками в самих соглашениях, несвоевременной и неполной имплементацией договоренностей, и чрезмерным влиянием внутриполитической повестки на внешнеполитические решения лидеров. В качестве других причин провала отмечаются активное строительство еврейских поселений как вблизи Иерусалима, так и во многих других частях оккупированных территорий, вопиющие нарушения прав палестинцев. Отмечается также и то, что руководство Палестинской Автономии никак не противодействовало возросшей за десятилетия конфликта нетерпимости к евреям, не способствовало созданию открытой демократической политической системы и не предпринимала усилий по развитию палестинской экономики [Kriesberg, 2015].
В большинстве работ отмечается слишком большая роль элит в переговорах, позиция израильских поселенцев, которые агрессивно не принимали договоренности, раскол израильской общественности на тех, кто поддерживает договоренности и отрицает их [Крылов, 2011]. Мирный процесс в целом характеризуется как поверхностный, демонстративный и довольно непродуктивный для обеспечения долгосрочного мира и стабильности для израильтян и палестинцев [Golan, 2014].
Упомянутые аспекты, безусловно верны и хорошо описывают то, что происходило, но при этом не объясняют, почему каждая сторона вела себя именно так. Другими словами, хорошо осознавая всю деструктивную суть своих поступков, власти, а также общества переговаривающихся сторон тем не менее предпринимали шаги, приведшие к нивелированию позитивного эффекта от договоренностей в Осло. В этой связи особый интерес вызывают современные исследования, которые ставят своей целью объяснить более глубокие причины такого поведения, так как они имеют высокую значимость для построения теории переговоров или разрешения конфликтов.
Так, например, в работе Р. Ротштейна «Как не стоит договариваться о мире», он высказывает идею о присутствии особенно в затяжных конфликтах «конфликтного синдрома», влияние которого часто недооценивается, а порой даже игнорируется [Rothstein, 2015]. Он определяет «конфликтный синдром» как набор установок, предубеждений и предрассудков, которые за десятилетия ожесточенного конфликта укоренились во властных элитах и обществе одной стороны относительно властных элит и общества другой стороны и от которых трудно избавиться, даже если сторонами было подписано некое мирное соглашение или предварительное перемирие. Отдельные элементы синдрома кажутся незначительными, но в своей массе они оказывают мощное влияние на большинство мирных процессов и определяют выбор, который делает каждая из сторон.
Основным результатом «конфликтного синдрома» является хроническое недоверие, провоцирующее обман из страха быть обманутым, исключительно поверхностные уступки и завышенные требования к другой стороне. Отношения палестинцев и израильтян за десятилетия ожесточенной борьбы стали хрестоматийным примером проявления «конфликтного синдрома». Разрыв порочного круга, порожденного им, возможен лишь через преодоление целого ряда взаимных предубеждений сторон, как одной из фундаментальных причин провала мирного процесса [Абрамов, 2016].
В похожем ключе развиваются исследования, посвященные неразрешимым конфликтам и их главному вербальное проявлению - радикальному несогласию (radical disagreement). В центре таких работ попытка понять, почему различные методы разрешения конфликтов не справляются с радикальными разногласиями или даже не помогают их идентифицировать. В то время как признание существования радикальных разногласий между сторонами является определяющим для решения проблемы. Речь идет о признании критической дистанции между тем во что верят конфликтующие стороны, что является их неизменной «правдой». Проблема не в том, что переговоры проводятся неправильно, а в том, что оппоненты уже до переговоров убеждены, что мирные усилия по урегулированию конфликта не изменят их «правду», а только подтвердят её и усилят неразрешимость конфликта [Ramsbotham, 2010]. Палестино-израильский конфликт продолжает служить одним их самых распространённых кейсов для изучения и анализа подобных концепций [Ramsbotham, 2013].
Во многих современных исследованиях стороны переговоров рассматриваются как исторически сложившиеся социальные субъекты, чье субъективное понимание прошлого влияет на их цели, стратегии и тактику ведения переговоров. Особенно в тех случаях, когда цель переговоров направлена на создание будущих отношений между сторонами, участвующими в переговорах, предметом переговоров является не только видение сторонами будущего, но и их понимание прошлого.
Серьезные межгрупповые конфликты потенциально можно было бы разрешить, если бы не мощные социально-психологические барьеры, которые стимулируют их. Блок исследований на границе психологии и международных отношений продолжает активно расширяться на современном этапе. Повышается актуальность психоаналитических концепций в контексте анализа причин неразрешимости застарелых конфликтов.
Интересной темой является изучение исторических аспектов, влияющих на психологию общества и определяющих его поведение в конфликтах и в мирных переговорах. Например, ряд современных исследований демонстрирует определяющее влияние коллективной памяти о Холокосте на неразрешимый характер палестино-израильского конфликта. Некоторые авторы убеждены в том, что для израильского общества палестино-израильский конфликт в некоторой степени остается механизмом преодоления травмирующих воспоминаний о Холокосте, как формирующий ситуацию, в которой именно израильтяне имеют позицию сильного [Levanon, 2021].
Ряд других авторов полагает, что истоки хронической неудачи палестино-израильского мирного процесса, как и первопричины самого конфликта появились значительно раньше эпохи нацизма в Европе и Холокоста. Они указывают на более глобальную ответственность Европы перед израильтянами и палестинцами, корни которой лежат в европейских национализме, антисемитизме, колониализме, империализме и безответственном отношении как к евреям, так и к арабам, берущим свое начало задолго до XX века [Krell, 2015]. Европейский антисемитизм, о разрушительных последствиях которого в XX веке исчерпывающе написала еще Х. Арендт [Арендт, 1996, c. 35-180], имеет чрезвычайно далеко идущие последствия и в XXI веке, в качестве одной из которых может рассматриваться палестинская проблема в современном Израиле.
В целом похожие сюжеты встречались в академической литературе и раньше [Half et al., 1999]. Однако вопросы влияния трагических событий 1930-1940х годов рассматривались в большей степени как вопросы культурной и политической идентичности израильтян вне палестино-израильского конфликтного контекста. Холокост, по мнению авторов ряда исследований, опубликованных в 1990-х годах, стал, с одной стороны, главным источником еврейской идентичности, а с другой, серьезным политическим инструментом, обращенным как внутрь израильского общества, так и вне него [Wistrich, 1997].
Продолжением этой темы служат другие работы, посвященные влиянию психологических аспектов на результат переговоров и течение конфликта.
Целый ряд исследований посвящен теории онтологической безопасности, иллюстрацией которой часто служит именно норвежский этап палестино-израильских переговоров, имевший место с 1993 по 2000 гг. [Steele, 2008]. Так, например, в работе «Разрешение конфликта и онтологическая безопасность» Б. Румелили высказывает идею о том, что международные конфликты являются следствием общественных тревоги и страха, как неотъемлемых человеческих эмоций. Автор разделяет понятия страха и тревоги, определяя тревогу, как интернализованную эмоцию, управляющую действиями людей, а страх как восприятие человеком конкретных объектов. Он предполагает, что конфликты помогают сдерживать экзистенциальные тревоги, соответственно, определяя конкретные объекты страха, создавая системы значений, помогающие четко отличать друзей от врагов, и устанавливая четкие моральные стандарты, нуждающиеся в защите, а также сплачивающие общество. В то время как конфликты определяют физическую незащищенность человека, они, парадоксально, но формируют в обществе ощущение онтологической безопасности, преобразовывая общественную тревогу в страх перед конкретным объектом, придающий смысл человеческому существованию, заключающийся в защите своего образа жизни или системы ценностей. Власти же поддерживают данный тренд укрепляя восприятие конкретных объектов страха посредством секьюритизации. Автор считает эту общественную психологическую особенность причиной неудачи палестино-израильского мирного процесса, который в случае удачного завершения, угрожал прервать указанное комфортное психологическое состояние ясно и четко сформированного образа врага [Rumelili, 2015].
Оценка переговорного процесса в Осло на современном этапе также проходит через призму современных теорий международных переговоров и урегулирования конфликтов. Так, например, одним из наиболее популярных мотивов современных теоретических исследований является критика ставших уже классическими теорий переговоров таких, как, например, Гарвардский переговорный проект. Строгие рамки методологических стандартов большинства классических моделей снижают их способность осмыслять специфические международнополитические контексты и включать их в свою особую теоретическую конструкцию. Их ориентированность на понимание переговоров, исключительно, как метода достижения целей, усложняет осознание исключительной важности таких трудно различимых на первый взгляд факторов влияния как особые связи или различия между акторами, культурный и исторический контекст, такие неочевидные понятия как историческая память или секьюритизация угроз внутри того или иного общества. Через призму классических подходов переговоры выглядят, как оторванный от реальности и от контекста процесс [Raftopoulos, 2019].
Из подобной критики вытекает вполне закономерное стремление исследователей расширить дисциплинарное поле свих международно-политических исследований, что повышает популярность междисциплинарного подхода, включающего право, философию, политику и лингвистику, психологию и др. Палестино-израильский мирный процесс представляется наиболее удачным историческим кейсом для подобных исследований, так как его многослойность, историческая и культурная комплексность позволяет иллюстрировать самые сложные научные идеи.
В 1990-е годы популярность набирают теоретические исследования влияния морально-этических норм и ценностей на поведение участников переговоров, формируя так называемый аксиологический подход. На современном этапе изучение проблемы ценностей как причины провала палестино-израильского мирного процесса получили широкое распространение. Палестино-израильская проблема часто определяется как конфликт из-за сакрально важных для каждой из сторон аспектов (sacred values). Эти аспекты конфликта характеризуются тем, что потерю контроля над ними (безопасность для израильтян, сакральный статус Иерусалима для палестинцев и израильтян и т.д.) невозможно компенсировать материально, что делает ситуацию особенно сложным с точки зрения теории переговоров и теории разрешения конфликтов [Atran, Ginges, Atran, 2013]. Дополнительно можно отметить, что в ряде исследований в этом же контексте рассматриваются вопросы религии [Atran et al., 2007; Reiter, 2011].
Доминирующее положение здесь занимает понятие «справедливость», о котором говорится в статье, написанной пятью ведущими исследователями переговоров «Переговоры как поиск справедливости» еще в 1996 году [Zartman et al., 1996]. Она явно была программной, символизирующей появление нового научного направления. В контексте палестино-израильского конфликта проблема разного понимания справедливости как одной из основных преград на пути мирного урегулирования только недавно получила заслуженное освещение [Tapper, Sucharov, 2019]. Израильтяне и палестинцы видят мир по-разному и обладают разным видением того, какое мироустройства считается справедливым. Ключевой вопрос, который в рамках такого подхода ставит перед собой академическое сообщество, заключается не в том, права или не права та или иная сторона конфликта в отношении определенных вопросов, а в том, как стороны видят проблему в данный момент, можно ли изменить их способы восприятия реальности и совместимы ли они [Izydorczyk, 2006].
Теории политического или исторического признания и теории трансформации конфликта определяют важность взаимного признания и уважения [Albeit, 2010], так как они углубляют взаимозависимость участников переговоров и улучшают результаты соглашения, которые отвечают долгосрочным социальным и эмоциональным потребностям сторон [Hart, 2008].
Палестино-израильский конфликт является ярким примером глубоко укоренившегося затяжного конфликта, в центре которого конфликтующие идентичности, то есть ситуацией, когда установление национальной идентичности и реализация территориального самоопределения одной стороны исторически основывается на отрицании идентичности другой стороны [Kelman, 2004]. Переговоры в Осло имели серьезный потенциал, так как их основным дипломатическим успехом было как раз признание права Израиля на существование и безопасность, а также резолюций 242 и 338 Совета Безопасности ООН и создание Палестинской Автономии, когда две стороны впервые начали признавать друг друга законными партнерами по переговорам [Strombom, 2022]. Этот позитивный эффект от переговорного процесса 1993-2000 гг. признается и на современном этапе.
Вопросы справедливости и уважения человеческого достоинства неразрывно связаны с понятием правосудия переходного периода как правового инструмента для трансформации конфликта и преодоления общего травмирующего прошлого. В последние годы появились исследования, изучающие возможность внедрения этого механизма в реальность палестино-израильской проблемы с целью трансформации конфликта и его разрешения. В этой связи изучаются проекты создания особых комиссий по установлению и исследованию случаев нарушения прав человека с обеих сторон [Bracka, 2019; 2021].
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Проведенный анализ базы академических исследований, посвященных изучению палестино-израильских соглашений Осло, позволяет сделать несколько выводов.
Во-первых, большинство работ, которые создавались параллельно с переговорами в Норвегии, за редкими исключениями, оказались неспособны выявить слабые места соглашений. Лишь спустя несколько лет с началом Интифады и провалом переговоров в Кэмп-Дэвиде (2000 г.) в академической среде сформировалось понимание о необходимости переосмысления структуры соглашений, переговорных позиций сторон, эффектов от переговоров, экономического и международно-правового измерений, в которых разворачивался мирный процесс.
Во-вторых, изучение процесса Осло через призму теорий урегулирования международных конфликтов и международных переговоров происходило и в 1990-е годы, однако существенное распространение эта академическая практика получила только на современном этапе.
С определенной долей условности можно сказать о том, что только спустя порядка 10 лет после окончания процесса Осло большая часть исследователей стала фокусироваться на разборе его отдельных элементов. Важно отметить, что вклад такого рода работ в их совокупности в понимание природы изучаемого процесса трудно переоценить, однако по-отдельности каждая из них не в полной мере объясняет, почему переговаривавшиеся стороны, имевшие и волю и ресурс, не смогли создать систему соглашений, которая обеспечила бы мир и стабильность на Ближнем Востоке.
В-третьих, нужно отметить, что наиболее общими трендами современного этапа (условно ограниченного 2010-2022 гг.) можно считать некоторый исследовательский пессимизм, заключающийся в том, что возобновление палестино-израильского мирного трека едва ли возможно в ближайшем будущем. При этом академический подход к палестино-израильской проблеме начинает характеризоваться увеличением числа междисциплинарных исследований и интенсификацией глубины анализа.
Отмеченные тренды привели к тому, что за последнее десятилетие появилось много междисциплинарных работ, целью которых стало установление фундаментальных причин провала как переговорах в Норвегии, так и палестино-израильского мирного процесса в целом. Изучение проблемы через концепции радикального несогласия, теорий онтологической безопасности, трансформации конфликта и др. позволяет понять, что глобальная конфликтная среда, сформированная между израильским и палестинским обществами, сложных клубок политических, культурных, социальных противоречий оказалось невозможно вынести за скобки обычной жизни. Другими словами, взаимное влияние, которое конфликт оказывает на жизнь общества и наоборот предопределяет автономное развитие конфликтной ситуации, урегулирование которой требует значительно больше ресурса, чем есть у каждой из сторон и любого международного посредника.