В фондах РГАДА хранится архив, принадлежавший Георгу Якобу Керу (1692-1740), человеку, который стоял у самых истоков европейской востоковедной науки. Сведений о нем сохранилось крайне мало. Архив Георга Якоба Кера весьма велик и крайне плохо разобран. Среди сохранившихся в нем писем – послания от выдающихся людей той эпохи (Готлиба Зигфрида Байере, Даниила Готлиба Мессершмидта и др.). Некоторые бумаги Г.Я. Кера связаны с Югом Индостана (г.Транкебар), где в это время вели работу лютеранские священники, входившие в состав т.н. Датской Королевской Миссии. Среди этих бумаг сохранилось небольшое письмо от Беньямина Шульце (1689-1760). Шульце стал руководителем миссии в Транкебаре после смерти Бартоломеуса Цигенбальга (1682-1719), ее первого руководителя. Как и Цигенбальг, Шульце много сделал и для христианизации региона, и для становления востоковедения как науки. Он первым среди европейцев изучил язык телугу, издал грамматику этого языка, перевел на него тексты Библии. изучал дакхини (dakkhinī) – диалект хиндустани. Шульце выпустил грамматику этого языка, на латыни изложив в издании основные его правила. Приведенное ниже письмо Б. Шульце, адресованное Керу, очевидно, является продолжением переписки. Среди прочего, в послании содержатся некоторые правила чтения тамильских текстов. Помимо этого, даются сведения о работе миссионеров по переводу христианской литературы на тамильский, о работе созданной в Транкебаре типографии. Наконец, в письме упоминаются имена значимых для эпохи людей (преподавателей языков, переводчиков), которые, вероятно, составляли круг знакомств и для Г.Я.Кера, и для Б.Шульце.

Скачать JATS

В начале 30-х годов XVIII века по приглашению вице-канцлера А.И. Остермана в Россию прибыл немецкий ученый Георг Якоб Кер (1692-1740), человек с необычной биографией и оригинальным кругом интересов. С марта 1732 года он состоял на службе в Коллегии Иностранных дел – был переводчиком с арабского, персидского и турецкого языков. Помимо этого, ему в обязанности вменялось обучение этим языкам русских студентов. Георгу Якобу Керу принадлежит и проект создания общества для изучения восточных языков – прообраза будущего Института Востоковедения [Бартольд, 1925, с.219]. Годы, проведенные в России, помимо службы, Кер использовал для своих лингвистических изысканий, начатых еще на родине. После его смерти значительная часть архива ученого осталась в России. Многочисленные черновики, тетради с записями, касающимися языков и письменности разных народов Востока, наконец, письма от самых неожиданных адресатов.
В фонде РГАДА среди обширного эпистолярного наследия ученого хранится послание из южноиндийского города Транкебар, значащееся в каталоге как «письмо от неизвестного»¹. Между тем письмо подписано, и подпись читается вполне ясно: Benj. Schultze. Очевидно, что принадлежит она Беньямину Шульце (1689-1760) – персонажу, сыгравшему видную роль в становлении европейской индологии [Dictionary of Indian Biography, 1906, P. 377-378; Biographical Dictionary of Christian Missions, 1998, P.604].

Родившийся в городке Зонненбург (совр. Польша), Шульце учился сперва в Франкфурте-на-Одере, а затем продолжил образование в университете Галле. Именно Галльский университет в эту эпоху был центром пиетизма, тесно связанным с «Датской королевской миссией» на Юге Индии, которая хоть и финансировалась датским королем Фредериком IV, но комплектовалась, главным образом, из немцев. Собственно, из университетских кругов Галле и происходили первые миссионеры, прибывшие в Транкебар – Бартоломеус Цигенбальг и Генрих Плютшау [Jeyaraj, 2006].
Результатом обучения в Галле для Шульце стало знание как классических (латынь, греческий), так и восточных (древнееврейский, арабский) языков. 16 сентября 1719 года Беньямин Шульце прибыл в Транкебар [Satyanarayana, 2010, S.244]. Прежний руководитель транкебарской общины, прекрасно известный в кругу индологов Бартоломеус Цигенбальг, скончался восемью месяцами ранее (23 февраля 1719 года). Шульце приехал на индийский Юг, уже зная о смерти своего предшественника, с целью продолжить его богоугодную деятельность. Впрочем, в «Датской королевской миссии» он прожил менее семи лет. Из-за противоречий с коллегами в 1726 года Шульце покинул Транкебар и переехал в Мадрас, где поступил на службу в английское миссионерское общество [Pelikan, 1987, S.9].
Беньямин Шульце, как до него Цигенбальг, прибыв в Индию, незамедлительно принялся за изучение местных языков. Как и Цигенбальг, он овладел тамильским. Он же стал первым среди европейцев, занявшимся изучением языка телугу. Им была создана на латыни грамматика этого языка [Satyanarayana, 2010, S.240]. Ему же принадлежал перевод на телугу текстов Ветхого и Нового Заветов [Satyanarayana, 2010, S.246]. Он же выпустил в Мадрасе подробный словарь библейских терминов на четырех языках – английском, телугу, тамильском и латыни [Satyanarayana, 2010, S.247; Pelikan, 1987, S.9]. Наконец, помимо тамильского и телугу, Шульце изучал дакхини (dakkhinī) – диалект хиндустани, и сегодня распространенный в некоторых, в том числе и южных, областях Индии. В 1745 году Шульце выпустил грамматику этого языка, на латыни изложив в издании основные его правила [Pelikan, 1987, S.10].
Очевидно, что переписка Г.Я. Кера и Б. Шульце (речь должна идти именно о переписке, а не о единичном послании, о чем будет сказано ниже) могла возникнуть исходя из круга интересов Георга Якоба. Его архив ясно демонстрирует, что, более всего, как уже говорилось выше, ученого занимала тема языков и письменности разных народов, прежде всего, Востока. Тетради, хранящиеся в фондах РГАДА, демонстрируют бесчисленное количество записей, касающихся языков и письменности разных народов. Кером была собрана коллекция из 137 азбук, знаками которых ученый записывал молитву «Отче наш…» [Русский биографический словарь, 1897, С.621-622]. Среди его бумаг имеется даже «алфавит мултанских индейцев»² – купцов, живших в Астрахани, где в эпоху Нового времени существовала торговая колония выходцев из Индии [Никольская, 2010, С.381 и далее]. К таковым, в частности, относился выкрест Петр Иванович Сунгур, переехавший с Волги в Петербург, у которого Г.Я.Кер брал языковые уроки [Вигасин, 2008, С. 29-30]. Помимо этого, Кер живо интересовался топографией, юриспруденцией, астрономией, нумизматикой и даже собрал коллекцию слепков с восточных монет [Русский биографический словарь, 1897, С.621-622; Пачкалов, 2009, С.199-208].

В бумагах Г.Я. Кера присутствует существенное количество писем с неясным авторством и неустановленным адресатом. Однако в случае с рассматриваемым посланием сомнений по поводу того, кому оно было предназначено, не возникает. На оборотной стороне документа значится: «Monsieur G.J.Kehr, Studiant en théologie presentement». Кроме того, указан город Лейпциг, где после запоздалого получения степени магистра (в 1722 году Георгу Якобу было уже 30 лет) и вплоть до 1732 года (когда Кер отбыл в Россию), Георг Якоб оставался в университете [Русский биографический словарь, 1897, С.621-622].
Письмо открывается в высшей степени почтительным обращением (Wohledler, Wohlgelehrter) и, более теплым и личным, – «досточтимый друг и покровитель» (Hochgeschätzer Freund und Gönner). Впрочем, о каком покровительстве идет речь, однозначно судить сложно. Само слово «Gönner», как кажется, подразумевает поддержку, прежде всего, материальную. Однако никаких данных о финансовом положении молодого Кера, и уж тем более о какой-либо его меценатской деятельности нет. В таком случае, возможно, речь идет о чем-то не столько материальном, сколько духовном (учитывая род деятельности автора письма). Однако Шульце (1689-1760) и Кер (1692-1740) были практически ровесниками и, вероятно, учились в Галле одновременно. Более того, как раз напротив именно Шульце из далекой языческой Индии выступает в этом письме в роли, своего рода наставника (в изучении «малабарского языка»). Однако, возможно, пастор имел в виду некоторую поддержку, которую его коллега смог бы в перспективе оказать Датской королевской миссии, потому что среди прочего он писал следующее: «Если в будущем у нас появится больше возможностей, чтобы служить сему суровому народу, мы будем от всей души молить Вас о содействии». Каким виделась обоим это содействие, остается только догадываться.
Содержание письма Беньямина Шульце в полной мере отвечает интересам адресата. Часть его посвящена деятельности типографии Транкебара, основанной еще Б. Цигенбальгом. Шульце педантично перечисляет все тексты, переведенные и напечатанные за время его пребывания в общине (или же за время, прошедшее с его предыдущего письма), распределяя их по двум спискам. В первом – религиозная литература, переведенная на тамильский язык (In der Malab.³ Sprache sind gedruckt…), во втором – изданная на португальском (In der Portugisischen Sprache sind gedruckt…). Как следует из предваряющего списки замечания, эти сведения являются ответами на вопросы, ранее заданные Кером. Этот момент представляется крайне важным. В нашем распоряжении нет других писем Кера и Шульце друг к другу. И потому только такие детали могут выступать подтверждением факта их регулярной переписки.

Однако, очевидно, что эти подробные списки текстов появляются в письме не просто как ответ на вопрос контрагента. Столь пристальное внимание к проблеме переводов Священного Писания на доступные и понятные пастве языки было одним из основных направлений деятельности пиетистов Галле и, прежде всего, их лидера и духовного наставника Августа Германа Франке (1663-1727)⁴. Потому и рассказ о деятельности Датской королевской миссии в Тракебаре начинается именно с этой темы. Стоит обратить внимание на тот факт, что, наряду с темой школы для прихожан, именно переводческая и типографская деятельность оказывается важнейшей темой писем предшественника Б.Шульце, Бартоломеуса Цигенбальга [Ziegenbalg, 1957].

Следующая часть письма содержит ряд уточнений по поводу правил чтения в тамильском языке (malabarische Sprache). Как и в случае со списком литературы, эта лингвистическая консультация, совершенно очевидно, является продолжением начатого прежде диалога. Из всего этого со всей очевидностью следует, что переписка между Кером и Шульце к моменту написания приводимого ниже письма, уже длилась некоторое время и, возможно, носила регулярный характер.
Безусловный интерес представляют имена собственные, встречающиеся в письме. Называемые в нем люди условно могут быть поделены на две группы. В первую входят соратники Беньямина Шульце, находящиеся (или находившиеся прежде) вместе с ним на индийском Юге. Другая представлена теми, с кем автор нашего письма, очевидно, в прежние годы контактировал в Европе.
Из «коллег по цеху», помимо покойного пастора Б. Цигенбальга (der sel.⁵ H. Probst Ziegenbalg), в письме упомянуты двое: некто г-н маг. (магистр) Грюндлер (der H. Mag. Gründler) и г-н Дал (der H. Dal). В первом случае речь, несомненно, идет об Иоганне Эрнсте Грюндлере, верном друге и помощнике Б. Цигенбальга. Известно, что одной из сторон деятельности Грюндлера было изучение (по тамильской литературе и личным наблюдениям) индийской медицины. Созданный им манускрипт «Medicus Malabaricus» так никогда и не был опубликован и в рукописном виде хранится архиве Франке в Галле [Dharmapal-Frick, 1994, S. 106, 151-152]⁶. Вероятно, именно сведения, собранные Грюндлером, использовалась Цигенбальгом в той части его писем из Индии, где речь велась об индийской медицине [Ziegenbalg, 1957, S. 113, 120 etc]. В письме же Шульце о Грюндлере говорится в связи с проблемами изучения местных языков. В частности, пастор пишет о том, что и он сам, и магистр Грюндлер (к этому времени уже покойный – он умер через год после смерти Бартоломеуса Цигенбальга) отдавали предпочтение не письменному своду грамматических правил, а ежедневному живому общению. Именно оно, полагает автор письма, существенно облегчает изучение «этого сложного языка».

В г-не Дале, от которого Шульце в самом конце своего письма передает сердечный привет Г.Я. Керу, очевидно, следует видеть Николауса Дала (Dal Nicolaus, 1690-1747), миссионера и теолога⁷, автора трудов на латыни и португальском, а также грамматики португальского языка. В отличие от большей части немцев из Датской королевской миссии, Николаус Дал учился не в Галле, а в Йене. Именно в его обществе в сентябре 1718 года Беньямин Шульце (а также и Генрих Кистемахер) отбыли из Галле на Юг Индии [Christian-Muslim Relations, 2018, P.519]. Естественный вопрос, который не может не возникать: сердечные приветы, предаваемые от г-на Дала Г.Я. Керу, являются лишь устоявшейся формой вежливости? Либо же оба они были знакомы до отбытия Дала из Германии?

Двое упомянутых знакомых Б. Шульце по Европе, хоть и фигурируют в разных контекстах, отчасти связаны друг с другом. В самом конце письма Шульце интересуется судьбой некоего г-на Дидичи (der H. Didichi): спрашивает, долго ли тот еще оставался в Галле, и куда затем держал свой путь. Несмотря на искаженное написание фамилии (а в нем сомневаться не приходится: это имя в рукописи читается совершенно ясно), речь, очевидно, идет о сирийском христианине по имени Каролус Рали Дадичи (Carolus Rali Dadichi, 1694-1734), преподавателе восточных языков и путешественнике. Биография этого персонажа представляется весьма примечательной, а репутация не вполне кристальной [Suchier, 1919]. Появление его в Европе удачно совпало с потребностью европейских ориенталистов в специалистах, которые имели навыки работы с арабскими рукописями [Seybold, 1910, S. 591-601]. Перемещаясь из города в город (из Парижа в Рим, из Рима в Страсбург, из Страсбурга в Марбург и т.д.), в 1718 году Дадичи, в самом деле, оказался в Галле, в Collegium Orientale Theologicum, где получал «пропитание от обучения языку арабскому, сирийскому и греческому» [Морозов, Герасимова, 2012, С. 366]. Именно в этот момент он и мог познакомиться с Беньямином Шульце. Правда, учить арабский тот у Дадичи никак не мог, поскольку и появление сирийца в Галле, и отплытие пастора в Южную Индию произошли практически одновременно: в сентябре 1718 года. Потому встреча их была, вероятно, весьма кратковременной (в пользу чего говорит и неправильно написанное пастором имя сирийца), но, судя по всему, заинтриговавшей Шульце.
Наконец, еще один персонаж, упоминаемый в письме пастора – это некто г-н Негри (der H. Negri). Его имя появляется в письме в связи с темой перевода новозаветных текстов на язык индийских мусульман. Шульце указывает на невостребованность арабского языка и, соответственно, арабских переводов текстов Библии среди индийских мавров (мусульман). В этом контексте он и упоминает некоего г-на Негри, который, как он пишет, корректировал в Лондоне арабские переводы библейских текстов, выполненные «господами англичанами» (die H. Engländer). Этот контекст свидетельствует: речь идет о Соломоне Негри (Solomon Negri, дата рождения неизвестна, крещен в 1665 году, умер в 1727), преподавателе арабского в Европе конца XVII – начала XVIII в. После крещения новообращенный прошел обучение у иезуитов Дамаска. Самые же ранние свидетельства его присутствия в Европе (во Франции) датируются августом 1685 года. Из Франции он переехал в Голландию, а затем и в Англию, где взял фамилию Негри. В Лондоне около 1700 года ему удалось занять место преподавателя арабского языка в школе Святого Павла. Впрочем, эта работа, судя по его воспоминаниям, не вызывала у него горячего энтузиазма. В Лондоне же через известного ориенталиста Лудольфа Иова Негри получил приглашение от А.Г. Франке приехать в Галле, чтобы преподавать арабский язык в недавно созданной школе для сирот. Соломон Негри откликнулся на предложение и после оставался в Галле около года. Затем, ссылаясь на слабое здоровье, навсегда покинул Саксонию и отбыл в Венецию [John-Paul A. Ghobrial., 2017, S. 310-331]. Ни контекст, в котором имя Негри упоминает Беньямин Шульце, ни сведения о самом преподавателе арабского языка не позволяют с уверенностью говорить об их очном общении. Скорее, возрастная дистанция и сведения хронологического порядка говорят против этого знакомства. Год, в который Соломон Негри находился в Галле, очевидно, выпадает на самое начало XVIII века, когда Шульце, родившийся в 1689 году, был еще слишком юн для обучения в стенах университета.
Упоминаемые люди, таким образом, – фигуры не только примечательные сами по себе, но и достаточно значимые, в том числе и для изучения истории европейского востоковедения. Кроме того, присутствие их имен в письме ясно очерчивает определенный круг знакомств наших Vis-à-Vis.
Наконец, еще одной темой, вызывающей безусловный интерес в контексте проблемы становления востоковедения как науки, является присутствующее в письме краткое описание Беньямином Шульце языковой ситуации в районе Транкебара. Рассказывая о работе типографии, пастор, как уже говорилось выше, замечает, что религиозная литература на арабском языке здесь не востребована. Причина этого, по его словам, состоит в том, что местные мавры «мало понимают по-арабски, так как все говорят на малабарском и маврском» («…die hiesige Mohren verstehen wenig nichts vom Arabischen: maβen sie alle Malabarisch reden und Mohrisch sprechen»). Под малабарским языком, естественно, подразумевается тамильский. С языком маврским дело обстоит чуть сложнее.
Ниже, говоря о том, что на побережье распространено множество языков, Шульце перечисляет их: «die Malab., die Mohrische, die Warugische, die Maratarische Sprachen». И снова под малабарским подразумевается тамильский, варуге – это, бесспорно, телугу: столетием позже в списке индийских языков Фридрих фон Аделунг дает наименования телугу и варуге как синонимы [Adelung, 1820, S.21]. Кроме того, в перечне Шульце назван маратхский. Как идентифицировать маврский, снова кажется не вполне понятным. Однако можно заметить, что и Аделунг также упоминает маврский (Mochrisch⁸). Он причисляет его к категории общеупотребимых языков Индии (Allgemeine Sprachen) и, в качестве другого его наименования, указывает «монголо-индостанский» (Mongolisch-Indostanisch) [Adelung, 1820, S.14]. Очевидно, что речь, скорее всего, идет об урду. Тем более, что и в эпоху новейшего времени мусульмане индийского юга продолжают активно использовать его и как язык общения, и как язык печатного слова [Народы Южной Азии, 1963, с. 591]. Впрочем, чуть выше и термин урду присутствует у Аделунга как обозначение для «языка двора и ученых в Индии» (Sprache des Hofes und der Gelehrten in India) в категории общеупотребимых языков региона (Allgemeine Sprachen) [Adelung, 1820, S.15].

Интересно, что в синхронном деятельности Б. Шульце издании Известий Датского королевского общества А.Г. Франке, регулярно получавший сведения от миссионеров с индийского юга, перечисляя языки, на которых говорят в Мадрасе (Die Sprachen, welche allhier in Madras geredet warden, sind folgende…), называет таковых аж 23⁹. А именно: английский, португальский, французский, итальянский, голландский, немецкий, датский, шведский, московитский (moscowitisch), греческий, арабский, персидский, турецкий, армянский, пегуанский (peguanisch)¹⁰, кирендум¹¹, маратхский, малабарский, варуге (или Gentouisch), малайский, китайский, маврский. Очевидно, что в этом пространном списке Франке перечислил абсолютно все языки, носителей которых его информаторы встречали в регионе, в том числе среди иноземных купцов. В противном случае останется непонятным, откуда на индийском юге мог взяться «московитский». Список же, представленный в письме Шульце, отражает лишь языковую ситуацию среди постоянных жителей Транкебара, без учета тех, кто бывал в регионе наездами.

Итак, перед нами короткая эпистола от немецкого пастора, чье служение проходило вдали от Европы, на Юге Индостана, к немецкому же ученому, которого в скором будущем судьба забросила в чуть менее отдаленные края. Характер послания отчетливо свидетельствует о взаимном уважении и симпатии автора и адресата, а также о более или менее регулярном обмене письмами, содержание которых в полной мерее отвечало интересам обоих. Факт личного знакомства Беньямина Шульце и Георга Якоба Кера в прежние годы ясного подтверждения не имеет. Впрочем, общая alma mater и близость по возрасту делают его вполне вероятным. Если же очного общения в их жизни не случилось, и они были лишь Brieffreunde («друзьями по переписке»), то дружба эта могла завязаться двумя путями. Либо контакты были установлены через уже упомянутого выше общего учителя и духовного наставника – Августа Германа Франке, который сперва был преподавателем греческого и восточных языков в Галльском университете, а с 1698 года являлся профессором на его же теологическом факультете¹² и который многие годы был связан самым непосредственным образом с Датской королевской миссией. Либо же контакты Кера с Шульце стали закономерным продолжением его обмена посланиями с предыдущим пастором христианской общины в Транкебаре – Бартоломеусом Цигенбальгом, письмо от которого также хранится в бумагах Кера¹³.

*** Immanuel¹⁴! Благороднейший, Мудрейший, Досточтимейший друг и покровитель, чье (письмо) из Ханау¹⁵ от 20 декабря 1721 года чрезвычайно отрадно мне было получить 7 сентября 1723 года в 6 часов вечера¹⁶.

Сердечно благодарю за хлопоты и переданные известия. Считал бы своим долгом отвечать Вашему Высокоблагородию на арабском или на каком-либо ином языке …¹⁷. Только коли бы ведали Вы о моих многочисленных служебных обязанностях и тяжких заботах во всех делах, то охотно согласились бы, что есть причины, меня извиняющие. Да и, говоря по правде, во всех этих языках у меня давно не было практики, и я скорее справлюсь с 5 малабарскими, чем с одним латинским письмом, не рискуя перейти на португальский¹⁸, ибо именно эти языки использую ежедневно и ежечасно.

Я дивлюсь промыслу Господа, что привел Вас в Ханау, и славлю Его за благое руководство. Он поведет Вас все дальше и дальше, и направит, и приведет к месту, что изберет. Ах! Лишь только сумели бы быть мы полезными ему, он же ведает и место, и время, и повод, дабы призвать нас.
Написанное Вашим Превосходительством побудило меня ответить на некоторые вопросы. Вы спрашиваете, что за книги мы здесь печатаем и как они называются. На малаб. языке отпечатаны были: 1. Новый Завет; 2. Ветхий Завет до книги Судей включительно; 3. Theologia; 4. Major Catechismus; 5. Minor Catechismus; 6. Catechismi liber; 7. Fidelium future beatitude; 8. Himnorum liber; 9. Gentilismum revelans didascalica regula; 10. Ad Damulos omnes scripta epistola; 11. Salutis ordo; 12. Ad salutem ducens via; 13. Hymnologia Damulica; 14. De facta coena liber; 15. Centuriam continens liber; 16. Historia Passionis Jesu Christi; 17. Schedula de libertate.
В будущем с Божьей помощью мы продолжим печатать Библию, над переводом коей тружусь я денно и нощно.
На португальском же языке отпечатаны были: 1. Пятикнижие Моисеево; 2. Псалмы; 3. Псалтирь; 4. Заповеди блаженства; 5. A letra ao Rev(erendo) G. Lewis¹⁹; 6. O livro do ABC²⁰. 7. А Explicação de Doutrina Christãa. 8. A historia da paixão de Jes(u-)Christo. 9. A ordem da salvação. 10. A verdadeira Religão²¹. 11. […]²² das doutrinas Christãas. … Фома Кемп…²³ Помимо этого будут здесь печататься немецкие, английские и датские произведения.

Кроме того, Ваше Превосходительство спрашивает по поводу Catehisma Lutheri²⁴ на арабском языке. Его здесь уже трижды копировали, как и сообщалось Вашему Превосходительству. Однако до сей поры некому было оценить его. У нас здесь имеется Новый Завет и 4 Евангелиста на арабском. Однако же местные мавры мало понимают по-арабски, так как все говорят на малабарском и маврском. Ежели в будущем у нас появится больше возможностей, чтобы служить сему суровому народу, будем мы от всей души молить Вас о содействии²⁵.

Что же до того, чтобы перевести для них весь Новый Завет, так с этим несколько лет тому назад опередили нас господа англичане, желая тем самым сослужить добрую службу живущим на Востоке христианам, и как я понял…²⁶ и был откорректирован в Лондоне г-ном Негри.

В-третьих, Вы просили преподать Вам урок по части малаб. слов: длинные они или краткие, (чтобы) знать обозначение для каждого слога²⁷.

Например: கெ, செ, ஞெ, டெ, மெ ²⁸. Общее правило таково: в начале слова такие слоги длинные …²⁹ தேவரீர்³⁰ dѐwerir du. На конце же они обыкновенно краткие. Так, к примеру, кратким будет உம்மாலெ³¹ ummale le.

Рад сообщить по поводу (буквы) ர³², в отношении которой действует постоянное правило. Эта буква – «R», согласный, и она часто ставится в начале, после буквы этой обычно бывает долгий «а»³³. Например: ரசம்³⁴ rāsām. ர стоит здесь в начале, потому …³⁵ согласный и потому «ra» краткое³⁶. Однако в слове ராசா³⁷ rásá «ra» стоит в начале (слова?)…³⁸ перед ர, поэтому это другое ர – долгое А. Да, также и за ச следует ர, потому здесь будет долгое А.

Когда после какой-либо буквы ரா стоят вместе, а первый согласный другой… при возможности надо посмотреть, что стоит перед или после: как в слове ரொம்ப³⁹. … rómbă здесь превращает ர‌ не в rá, но из-за того, что стоит перед Rombu следует читать как Romba.

Этот язык очень сложно понимать, ибо надо учиться читать правильно буквально каждое слово, а четких правил [чтения] по сию пору не существует. То руководство, что было составлено покойным пастором Цигенбальгом⁴⁰, хорошо, однако, поскольку здесь этот [язык] звучит со всех сторон, оно не требуется, ибо ежедневное общение учит лучше, чем наставление в грамматике. Г-н магистр Грюндлер и я выучили язык безо всякой грамматики. И думается мне, что никто бы и не смог выучиться языку по одному лишь грамматическому руководству.

В стране этой у людей множество языков: на побережье употребляют малаб., маврский, варуге, маратхский.
Таким образом, я, должно быть, ответил на (Ваше) письмо. Пользуясь возможностью, посылаю Вам Hymnologiam Damulicam и Historiam Passionis Jesu Christi, а также правила поведения на малаб. языке⁴¹. Надеюсь, что Вы самостоятельно должным образом сможете упражняться, и прошу в будущем, если даст Бог и будем живы, сообщить мне что-нибудь о г-не Дидичи: сколь долго еще оставался он в Галле и куда после держал путь свой? Г-н Дал передает дружеские приветы, и я также сердечно приветствую Вас в Господе и остаюсь готовым к услугам Вашему Высокоблагородию Бен. Шульце

Транкебар, ноября 24 дня, 1723.