В условиях развязанной Западом санкционной войны против России все большую значимость приобретают понятия, связанные с параллельностью процессов в экономике, что побуждает по-новому взглянуть на феномен параллельной экономики – в русле системного подхода и под углом, выходящим за рамки традиционных акцентов на ее теневом или локальном (сугубо территориальном) характере. Наглядный пример – конфликт в Сирии, продолжающийся свыше 11 лет. В ходе боев, внешних интервенций и террористической экспансии «Исламского государства Ирака и Леванта» (ИГИЛ)[1] возникло несколько параллельных экономик в неподконтрольных властям зонах «халифата» ИГИЛ, «Автономной администрации Северной и Восточной Сирии», «Временного правительства Сирии» и «Сирийского правительства спасения» [Матвеев, 2022, с. 108]. Они отличаются неравным потенциалом живучести и сильной привязкой к соседних Турции или Ираку. Анализ сопряженных с феноменом параллельной экономики явлений разделенных городов и осадных экономик, а также сравнение сирийского кейса с другими арабскими странами позволяет ответить на вопрос, когда и как происходит генезис параллельных экономик. В числе необходимых условий отмечается наличие глубоко разделенного общества и/или вооруженного конфликта на обширном пространстве с его глубокой фрагментацией либо при географической изолированности регионов, при масштабном вмешательстве внешних сил, стартовой диверсификации источников дохода, возможностях для осуществления внешнеэкономической деятельности. В заключение дается авторское определение параллельной экономики как системы экономических отношений, сложившейся на территории государства одновременно с сохранением официальной экономики и предусматривающей генерирование доходов, управление экономикой и поддержание внешних связей в обход центра. Сирийский опыт параллельных экономик в части преодоления последствий санкций может пригодиться для России. Однако и сама Россия в свете своего военно-политического присутствия в состоянии помочь в экономической реинтеграции Сирии на пути к восстановлению ее территориальной целостности. 
[1] Организация запрещена в Российской Федерации.

Скачать PDF Скачать JATS

В условиях развязанной коллективным Западом санкционной войны против России все большую значимость приобретают понятия, связанные с параллельностью (взаимозаменяемостью) процессов в экономике. И если категория параллельного импорта регламентирована официальными документами Российской Федерации: Постановлением Конституционного Суда РФ от 13 февраля 2018 г. № 8-П, признавшим правомерность ввоза в Россию товаров без согласия правообладателя с учетом закрепленного в ГК РФ национального принципа исчерпания прав и недобросовестного поведения правообладателей, присоединившихся к антироссийским санкциям [Постановление Конституционного Суда РФ № 8-П, 2018], и Постановлением Правительства РФ от 29 марта 2022 г. № 506, разрешившим импорт товаров иностранного производства без согласия правообладателей [Постановление Правительства РФ № 506, 2022], с более фундаментальным понятием параллельной экономики дело обстоит сложнее. Данное обстоятельство объясняет актуальность темы настоящей статьи.

МНОЖЕСТВЕННОСТЬ ТРАКТОВОК ПОНЯТИЯ

ПАРАЛЛЕЛЬНОЙ ЭКОНОМИКИ

До сих пор в отечественном научном и юридическом сообществе не сложилось единой трактовки понятия параллельной экономики, то есть, как справедливо отмечает российский экономист Манусов В.М., существует терминологическая и методологическая путаница [Манусов, 2013, с. 41]. Превалирует мнение, согласно которому параллельной признается неофициальная/неформальная экономика: подпольные цеха, незаконное предпринимательство, например, в сфере производства алкоголя, рыбной продукции, добычи, обработки и оборота драгоценных металлов и камней [Чернов, 1998]. В зависимости от степени криминализации указанные секторы в русле функционального подхода привыкли называть серыми либо черными, теневыми, неорганизованными либо вторичными. Правда, иногда, как у Гурвича В.А., рассматривающего кейс современной России, к параллельной относится и экономика, представленная государственными корпорациями [Гурвич, 2008].
Сходных взглядов придерживаются за рубежом, зачастую связывая явление параллельной экономики (parallel economy) с производством контрафактной продукции, отмыванием денежных средств, домашним (нетоварным) хозяйством и сезонным трудом уличных рабочих [Parallel Economy]. При этом в последнее время название «параллельное экономика» применяется в отношении компаний, обеспечивающих электронные платежи, и даже финансовых экосистем, призванных гарантировать равные возможности на «ярмарках идей» [Rumble Acquires Stake in Payment Processor Parallel Economy, 2022].
Несмотря на все многообразие трактовок, феномен параллельной экономики – и это важно для теоретического осмысления соответствующего понятия – признается подсистемой экономической системы в целом, отражая параллельную подсистему, в противоположность официальной не подверженную государственному регулированию [Лопатников, 2021]. Не менее существенно, что во многих работах делается оправданный акцент и на структурно-содержательных, и пространственных параметрах данного феномена. То есть, критерий параллельности относится не только к сосуществующим разрешенным и нелегальным видам хозяйственной деятельности, но и к одновременно функционирующим экономикам на территории отдельно взятой страны. Не зря Явлинский Г.А., комментируя еще времена СССР, отмечал возникающие вокруг очагов параллельной экономики «мини-государства», имея ввиду мафиозные группировки, действовавшие по принципу «государство в государстве» [Явлинский, 2005], а в «Кембриджском словаре» говорится о «сосуществовании» параллельных экономик (parallel economies can coexist) [Parallel Economy].
Современный опыт показывает: «параллельные» методы хозяйствования становятся востребованными в условиях чрезвычайных ситуаций, к которым относятся внутренние вооруженные конфликты и санкции. Так, не подверженная санкциям параллельная экономика (unsanctioned sector) в ряде случаев противопоставляется официальной экономике, находящейся под санкциями (sanctioned legitimate sector) [Parallel Economy, 2017].
В свете вышеизложенного стоит упомянуть вошедший в обиход в зарубежной политэкономической науке термин «локальная экономика» (local economy) [Said, 2019, p. 4], который обозначает явления, связанные с локализацией экономической жизни в определенных регионах стран в условиях нарушения национального суверенитета и территориальной целостности, ограничения доступа властей к госграницам, разрыва хозяйственных связей, фрагментации управления и бюджетной политики. Этот термин созвучен понятию параллельной экономики, хотя, как мы далее увидим, базируясь сугубо на пространственном подходе, является несколько упрощенным, не в полной мере отражает его суть.

ОСНОВНЫЕ ХАРАКТЕРИСТИКИ ПАРАЛЛЕЛЬНЫХ

ЭКОНОМИК В СИРИИ

Ярким примером генезиса и развития, наряду с официальной, сразу нескольких параллельных экономик является внутренний вооруженный конфликт в Сирийской Арабской Республике, который длится уже свыше 11 лет. Среди них:

• трансграничная экономика «Исламского государства Ирака и Леванта» (ЭИГИЛ), пик развития которой пришелся на период существования т.н. «Исламского государства» («халифата») в 2014-2017 гг. Хотя в СМИ ее чаще всего именуют квази-экономикой [В ИГИЛ начали вербовать специалистов для выстраивания квази-экономики, 2015], исследования американской «RAND Corporation» бюджета, расходов и доходов ИГИЛ, полученных от кустарной добычи и экспорта нефти, продаж электроэнергии, сбора исламских налогов, взимания штрафов, от криминальных видов торговли (людьми, оружием, наркотиками и артефактами), доказывают правомерность использования термина «экономика ИГИЛ» [Johnston et al., 2019]. В «халифате» были созданы налоговые органы и административные структуры экономического блока, в том числе Департамент ресурсов (арабск. Диван ар-Рикяз); предпринимались, пусть и декларативные попытки выпуска собственной валюты – «золотого динара»;

• экономика самопровозглашенной местными курдами «Автономной администрации Северной и Восточной Сирии» (ААСВС), которая начала складываться в 2012-2013 гг. после массовой эвакуации из провинции Хасеке Сирийской Арабской армии (САА) и сил безопасности;

• экономика зоны фактического турецкого протектората на севере Сирии, формально подконтрольной т.н. «Временному правительству Сирии» (ВПС): в районах, оккупированных турками в 2016-2019 гг. в ходе операций «Щит Евфрата», «Оливковая ветвь» и «Источник мира»;

• экономика в районах провинции Идлиб, остающихся под контролем «Хайят Тахрир аш-Шам»¹ и других группировок сирийской вооруженной оппозиции (регион «Малого Идлиба»), которые с ноября 2017 г. официально находятся в введении т.н. «Сирийского правительства спасения» (СПС).

Все вышеперечисленные экономики имеют как уникальные, так и общие черты. К числу первых относятся различные стартовые позиции и дифференцированный экономический потенциал. Так, расположенные в зоне ААСВС основные нефтяные месторождения страны, водные ресурсы реки Евфрат и сельскохозяйственные угодья (Заевфратье традиционно по праву считают «хлебной житницей» Сирии) предопределили значительную долю самодостаточности местной параллельной экономики. Чего нельзя сказать об аграрно-ориентированных экономиках в зоне ВПС и особенно в зоне ВПС, которые ограничены в ресурсах и еще до конфликта обслуживали экономическую «столицу» страны – город Алеппо. Что до экономики ИГИЛ, то она как очаг хозяйственной деятельности перестала существовать вследствие военного поражения ИГИЛ в Сирии 2017 году. Однако – и в этом сущностное отличие феномена параллельной экономики от локальной экономики, ограниченной четкими географическими рубежами – у ЭИГИЛ сохранилась живучесть и некоторый экономический потенциал в Ираке и третьих странах, на что оправданно обращали внимание аналитики из «RAND Corporation» [Johnston et al., 2019, pp. 101–110].
Отличительной чертой двух из четырех параллельных экономик в Сирии стали попытки имплементации полярных экономических доктрин, альтернативных по-прежнему проводившейся в жизнь в зоне правительства доктрине строительства социально ориентированной рыночной экономики (арабск. иктисад ас-сук аль-иджтымаый). Если в случае с ЭИГИЛ речь шла о внедрении шариатских (консервативных) норм и правил деловой жизни, в ААСВС по крайней мере декларативно внедрялись лево-социалистические принципы самоуправления в экономике, во многом копировавшие опыт Югославии времен Й.Б. Тито [Никифоров, 2011, с. 604]. В двух остальных случаях выраженных доктрин не было, однако после перехода в 2015 году Идлиба под контроль оппозиции местные джихадисты попытались «аккуратно» внедрить нормы шариата под лозунгами диалога с населением (арабск. «приглашение» – даава). В структуре СПС даже учредили министерство по делам вакуфов, даава и ориентации (визарат аль-аукаф ва ад-даава ва аль-иршад).
На апогее вооруженного конфликта в 2014-2017 гг., когда активные боевые действия велись в 12 из 14 провинций САР, а четыре региональных административных центра (Деръа, Ракка, Идлиб, Эль-Кунейтра) плюс частично города Алеппо, Дамаск, Дейр-эз-Зор и Хомс были заняты оппозицией, очаги хозяйственной деятельности возникли в городах, разделенных линией фронта (divided cities). Примерами служили те же Алеппо, Дамаск, Хомс, обширный район Восточной Гуты в пригороде сирийской столицы, при том, что у воюющих сторон сохранялись контакты с внешним миром.
Еще одним прообразом параллельных экономик, по аналогии с разделенными городами так не переросшим в них ввиду компактности территории, крайней ограниченности местных ресурсов, той или иной степени изолированности от внешнего мира, а главное, решающих побед САА и союзников, явились осадные экономики (siege economies) [Said, 2019, p. 7]. В отличие от разделенных городов они возникали в полностью окруженных районах: в блокированной отрядами ИГИЛ части города Дейр-эз-Зор, населенных лояльными и союзными по отношению к властям САР мусульманами-шиитами деревнях-анклавах Эль-Фуа и Кефрайя в Идлибе, в осажденном «Хизбаллой» городе Забадани в Дамасской области и в блокированном сирийскими силами безопасности лагере палестинских беженцев Ярмук в южном секторе Дамаска.
Ввиду высокой степени интернационализации сирийского конфликта все без исключения параллельные экономики характеризуются растущей зависимостью от внешних акторов. Со временем экономики ВПС и СПС оказались на порядок больше интегрированными с приграничными илами (провинциями) Турции, нежели с центральным правительством САР. Наряду с сирийским фунтом, здесь по настоянию Анкары летом 2020 года была введена в обращение турецкая лира, которая в финансовых расчетах успела потеснить обесценившуюся на фоне ужесточения западных санкций, пандемии коронавируса и углубления внутреннего кризиса в Ливане национальную валюту САР.
Несмотря на сложности политического диалога между сирийскими и иракскими курдами, обусловленные соперничеством за влияние на северо-востоке Сирии, ААСВС в вопросах торговли продолжает сильно зависеть от контактов с Курдским автономным районом Ирака. Ведь именно через КАР на фоне продолжающейся военной конфронтации сирийских курдов с Турцией в зону ААСВС продолжают массово поступать жизненно важные турецкие товары народного потребления.
Еще одна общая особенность параллельных экономик заключается в отсутствии их полной обособленности – то, что в «Кембриджском словаре» называют «взаимной неэксклюзивностью» (parallel economies are not mutually exclusive) [Parallel Economy]. На практике это означает поддержание, пусть неравномерно и в ограниченном масштабе, неформальных связей этих экономик с зоной правительства и между собой, при том, что по стране (в провинциях Алеппо, Дейр-эз-Зор, Идлиб, Ракка) заработала разветвленная сеть КПП [Aita, 2021, pp. 79–82]. На протяжении всего конфликта заметную роль в доставке грузов и людей продолжал играть подконтрольный властям САР анклав с аэропортом Эль-Камышлы в провинции Хасеке. До сих пор специалисты Министерства электроэнергетики САР по договоренности с ААСВС, касающемуся раздела выработанного электричества, осуществляют техническое обслуживание ГЭС на реке Евфрат.
Различающиеся стартовые позиции, равно как и привязки к внешним акторам обуславливают неравные возможности для восстановления экономик, от наибольшей в зоне ААСВС до минимальной в зонах ВПС и СПС. Определенное влияние на ситуацию здесь может оказать Вашингтон: 12 мая 2022 г. Управление по контролю за иностранными активами Минфина США сняло санкции с деловой деятельности и инвестиций в районах, неподконтрольных Дамаску, в сфере сельского хозяйства, ИТ, электро- и чистой энергетики, строительства, финансов, транспорта, водных ресурсов, здравоохранения и образования, производства и торговли [Authorizing Activities in Certain Economic Sectors in Non-Regime Held Areas of Northeast and Northwest Syria, 2022, p. 1]. Как следствие, эти территории с подачи западных держав рискуют превратиться в пропагандистскую «витрину благополучия» в пику усилиям законного сирийского правительства по запуску подлинной реконструкции экономики в общенациональном масштабе.

ПАРАЛЛЕЛЬНЫЕ ЭКОНОМИКИ В АРАБСКОМ МИРЕ:

УСЛОВИЯ ДЛЯ ГЕНЕЗИСА

Сирийский конфликт является наглядным, но не единичным случаем параллельных экономик в мире в целом и среди стран-членов Лиги арабских государств (ЛАГ) в частности. Сопоставление Сирии с другими кейсами позволяет уточнить принципиальные условия, которые способствуют или, наоборот, препятствуют генезису таких экономик.
Из 22 членов ЛАГ параллельные экономики, по нашему убеждению, сложились только в Ираке, на территориях Палестинской национальной администрации (ПНА), в Сирии и Сомали. В каждом из указанных случаев для этого существовали свои особенные предпосылки.
Так, Курдский автономный район в Ираке был создан в ходе операции «Provide Comfort», проведенной на севере страны в 1991-1996 гг. войсками США, Великобритании, Турции и других стран НАТО. Таким образом, КАР явился плодом внешней интервенции, хотя конфронтация между арабами и курдами в Ираке возникла гораздо раньше, будучи связана с курдской национальной идентификацией (осознанием себя единой общностью – «нацией без государства»), что, как отмечает отечественный исследователь Абалян А.И., произошло в конце XIX века [Абалян, 2019, с. 124].
Случившийся в 2007 году раскол ПНА на два региона под контролем «Движения за национальное освобождение Палестины (ФАТХ) и «Исламского движения сопротивления» (ХАМАС) послужил мощным внутренним, а не внешним, как в Ираке, стимулом к оформлению двух параллельных экономик, соответственно на Западном берегу реки Иордан и в секторе Газа. Однако их генезису способствовали также географическая изолированность обоих районов, отделенных друг от друга территорией Израиля, равно как и разновекторные внешнеэкономические связи, в первом случае – с Иорданией, а во втором – с Египтом.
В Сирии до конфликта реальные предпосылки для формирования параллельной экономики имелись только в населенной преимущественно курдами северо-восточной провинции Хасеке в условиях сосредоточения в Заевфратье (арабск. Джазира) экономических ресурсов и недовольства местных авторитетов несправедливым, по их мнению, распределением доходов от продаж нефти и продовольствия в пользу центральных властей. Вместе с тем, в ходе конфликта вследствие утери Дамаском контроля над территориями на севере и прямого военного вмешательства Анкары – то есть, под действием и внутреннего и международного факторов, произошла переориентация зон ВПС и СПС на Турцию с перерастанием региональных очагов хозяйственной деятельности в параллельные экономики с прочными элементами внешнего управления.
В Сомали крайний сценарий «несостоявшегося государства» (failed state) привел в 1990-х годах к образованию параллельных экономик в Сомалиленде и Пунтленде с собственными источниками доходов (нефтедобыча, сельское хозяйство, грузоперевозки), инфраструктурой и самостоятельными внешнеторговыми связями. В начале нынешнего века продолжился процесс формирования очагов хозяйственной деятельности – пока не экономик в силу ограниченности ресурсов – в пределах автономных образований Джубаленд, Государство Центральных регионов Сомали, Юго-Западное Сомали и Хиршабелле. При этом активы в некоторых районах в центре и на юго-западе (запасы древесного угля в Джубаленде и другие) по сути трансрегионально осваивались исламскими радикалами из движения «Харакат аш-Шабаб аль-Муджахидин», а в Пунтленде – их соперниками из ИГИЛ. Криминальной «визитной карточкой» Пунтленда стало пиратство.
Несмотря на специфику, можно выделить ряд ключевых моментов, которые совокупно обуславливают возникновение параллельных экономик. Речь о наличии: глубоко разделенного общества² и/или вооруженного конфликта (вплоть до фактического распада государства); обширного территориального пространства с его глубокой фрагментацией либо при условии географической изолированности регионов; масштабного вмешательства внешних сил; стартовой диверсификации национальной экономики и источников доходов; возможностей для самостоятельного осуществления внешнеэкономической деятельности, в том числе негосударственными акторами.

Причем, как показала практика, ни один из вышеперечисленных факторов по отдельности не способен вызвать генезис параллельной экономики. К примеру, в Йемене, охваченном внутренним вооруженным конфликтом, это не позволила сделать относительная компактность территории страны. В Ливии, также переживающей конфликт, несмотря на историческое разделение на регионы Киренаика, Триполитания и Феццан, препятствием стало наличие монокультурной нефтяной экономики с невозможностью эффективного извлечения доходов по отдельности каждой из сторон конфликта. В Ливане сказался эффект «слоеного пирога» с изолированными друг от друга и скромными по площади секторами влияния различных конфессиональных сил (христиан, суннитов и шиитов).

ОПРЕДЕЛЕНИЕ ПАРАЛЛЕЛЬНОЙ ЭКОНОМИКИ

Исходя из изложенного предлагается следующее определение понятия параллельной экономики, новизна которого состоит в сочетании функционального и пространственного подходов. Итак, параллельная экономика – это функционирующая система экономических отношений, сложившаяся на территории государства либо трансгранично одновременно с сохранением официальной (национальной) экономики (экономик), когда генерируются доходы, осуществляется управление хозяйственной деятельностью, включая бюджетную, налоговую, валютную и таможенную политику, в обход центра поддерживаются внешнеэкономические связи. Все вышеперечисленные признаки отличают феномен параллельной экономики от просто очагов экономической деятельности.
В исследовании любой параллельной экономики не обойтись без использования системного подхода с комплексным анализом ее структуры, функций и экзистенциального пространства. По этой причине данное явление имеет более широкий сущностный охват по сравнению с понятием локальной экономики.
Нельзя исключать, что опыт, аккумулированный в рамках параллельных экономик в той же Сирии в части преодоления последствий внешних санкций в целом и организации параллельного импорта в частности, в будущем пригодится для России. С другой стороны, сама Россия с учетом ее военно-политического присутствия на территории САР может помочь в том, чтобы восстановление связей между очагами хозяйственной деятельности стало локомотивом в деле восстановления суверенитета и территориальной целостности этой страны. Базой являются неофициальные деловые отношения между параллельными экономиками, которые не прекращались на протяжении сирийского конфликта.