В статье анализируется тонкостенная керамика древнесуданского царства Мероэ, изготовленная из светложгущейся каолиновой глины. Она появляется не ранее I в. до н.э. и особую популярность приобретает в I–II вв. н.э., во времена правления царя Натакамани и его преемников. Особенности гончарного сырья требовали от мастеров-горшечников профессионализма и специфических навыков, а также наличия усовершенствованных гончарного круга и печей для обжига. Залежи глин располагаются как вблизи столицы – царского города Мероэ, так и к югу и северу от нее, например, в Мусавварат эс-Суфре и Седеинге. Изделия украшались штампованным или расписным декором в египтизированном или эллинистическом стиле и были распространены от Сеннара и Абу Гейли на юге до Каранога и Шаблула на севере, являясь наглядным маркером мероитской цивилизации; они обнаружены как в некрополях, так и на поселениях, включая храмовые зоны. Морфологический ассортимент мероитской тонкостенной каолиновой керамики достаточно скромен, хотя и имеет некоторые различия в Нубии и на «острове Мероэ», при этом заметна стандартизация по форме и объему сосудов, что может говорить о централизованном контроле над гончарными мастерскими. Единообразие форм сосудов и их объема, а также стилистически близкий декор позволяют предположить существование особого стиля керамики Натакамани и его преемников, который условно можно назвать «имперским». Архитектура дворцов и храмов, предметы для обслуживания культа I–II вв. н.э. также демонстрируют однообразие, которое могло быть связано с государственным контролем административных центров и ремесленных мастерских при них. Постепенный упадок царской власти в III – середине IV вв. н.э. синхронен с постепенной деградацией мероитской тонкостенной каолиновой керамики и ее заменой сосудами с упрощенным декором и из менее сложных в обработке пустынных глин.

Скачать JATS

Как точно заметили французские специалисты Р. Давид и М. Эвина, мероитская тонкостенная светлоглиняная керамика (рис. 1) являлась такой же неотъемлемой частью материальной культуры древнесуданского (кушитского) царства Мероэ, как чернолаковые аттические сосуды или краснолаковая Терра сигиллата для древнегреческой и древнеримской цивилизаций [David, Evina, 2015, p. 49]. В то же время примечательно, что этот вид гончарных изделий не всегда изготовлялся мероитами и их предшественниками: почти половину истории царства оно существовало без светлоглиняных сосудов, а его керамику вряд ли можно считать заметным археологическим маркером.
Если рассматривать кушитскую и нубийскую керамику в ретроспективе, следует обратить внимание, что сперва была господствующей африканская (судано-сахарская) лепная традиция гончарства, которая сохранялась на всем протяжении истории зоны Сахеля, практически до современности [Adams, 1973, p. 32–36; Williams, 1991, p. 72–73; Edwards, 2014, p. 53], с разницей лишь в том, была ли она лидирующей (как в неолите) или уходила на второй план, становясь прерогативой удаленных провинциальных поселений и хозяйств.
Уже с 3-го тыс. до н.э. нубийские археологические культуры стали испытывать все возраставшее влияние более развитого северного соседа – Египта. Естественным образом эта тенденция продолжилась во времена египетского Нового царства, когда в результате военных действий Нубия стала частью египетской державы, и сюда были экспортированы египетская керамика и гончарные технологии (подробнее см.: [Малых, 2021, с. 7–9]).
С началом Мероитского периода в истории Куша ок. 300 г. до н.э.¹ развитие гончарных технологий продолжилось в направлении, заданном в предыдущий, Напатский период: лепная керамика имела традиционные мало изменившиеся формы, иногда декорированные вдавленным и прочерченным орнаментом [Garstang, Sayce, Griffith, 1911, pl. LIII; Griffith, 1924, p. 158, pl. XLIV; Edwards, 1998, p. 165–177] (рис. 2, 4), а круговая (гончарная) несла на себе отчетливые следы египетского и эллинистического влияния, включавшие как использование гончарного круга быстрого вращения, так и новые керамические формы и художественный стиль декора. Например, по всему царству стала популярна эллинизированная роспись в виде виноградных лоз и листьев плюща, а также новые морфологические типы сосудов – кратеры (рис. 3), столовые амфоры, аскосы, арибаллы, лекифы и даже клепсидры [Fernández, 1984, p. 67, 81, pl. VI, fig. 8; Williams, 1991, fig. 12, 21; Baud, 2010, p. 83–84; Török, 2011, p. 252–260; Nowotnick, 2016; Evina, 2018; Малых, 2022, с. 38].

Круговые сосуды местных типов (в частности, круглодонные шарообразные пивные кувшины) украшались более лаконичной росписью – полосами или волнами на тулове, иногда с цветочными розетками, как видно по керамике из некрополей Гаммаи, Амир Абдалла, Габати, Баллана и Кустул [Bates, Dunham, 1927, pl. LXII, fig. 27; Fernández, 1984, p. 64, pl. V, fig. 6–8; Williams, 1991, p. 33, fig. 9–11; Edwards, 1998, p. 142–157, fig. 6.1–6.11] (см. кувшин JB20/1700/XI/97 из аллювиальной глины, обнаруженный в здании B 1700 в Гебель Баркале (рис. 3–4)). Некрополь Амир Абдалла В.М. Фернандес датировал 300–25 гг. до н.э., в том числе основываясь на радиоуглеродных данных [Fernández, 1984, p. 50–51]. Указанные материалы из Габати Д. Эдвардс относил ко II–I вв. до н.э. [Edwards, 1998, p. 198]. Погребение № 115 в Гаммаи, принадлежавшее верховному жрецу, следует датировать I в. до н.э. [Sakamoto, 2018, p. 574].
Для изготовления раннемероитской керамики применялась либо нильская аллювиальная глина, добывавшаяся на берегах реки, либо глина пустынных вади [Williams, 1991, p. 32], по технологическим признакам напоминавшая светложгущиеся мергельные глины Египта. Если последняя была в принципе пригодна для формовки тонкостенных изделий, то даже хорошо отмученная аллювиальная глина, замешанная на речном иле, не позволяла делать стенки сосудов тоньше 3–5 мм по всей поверхности. Каолиновая глина, из которой преимущественно была изготовлена тонкостенная мероитская керамика, благодаря своим пластическим свойствам дает возможность производить изделия с крайне тонкими (до 2 мм) стенками от венчика до донца, получившие в специальной литературе название “eggshell ware” [Bourriau, 1981, p. 104; Adams, 1986, p. 435, 438; Zach, 1988, S. 142; Robertson, Hill, 2004, p. 125–128; Evina, 2010, p. 106]. Однако эта разновидность сырья требовала от гончаров специальных навыков: иного подхода к замесу теста (в том числе меньшее использование отощителей), умения формовать тончайшие стенки, использования усовершенствованного гончарного круга [David, Evina, 2015, p. 50; 2016, p. 110], а также более высоких и стабильных температур обжига, а, следовательно, и гончарных горнов улучшенной конструкции.
Благодаря обнаружению залежей светложгущихся каолиновых глин в окрестностях города Мероэ [Robertson, Hill, 2004, p. 114; Wolf et al., 2011, S. 240; Wolf, Nowotnick, Hof, 2014, p. 732] установлено, что основным центром производства “eggshell ware” была столица [Robertson, Hill, 2004, p. 117]. При этом раскопанные в ее пригородах гончарные мастерские (при поселениях в Хамадабе, Мувейсе и эль-Хассе) не занимались изготовлением тонких каолиновых сосудов [Baud, 2008, p. 53–54; Wolf et al., 2011, S. 234–237, Abb. 10, 21; Wolf, Nowotnick, Hof, 2014, 2014, p. 728–730; David, Evina, 2015, p. 52]. Роль провинциальных мастерских пока до конца не определена: судя по находкам гончарного брака и наличию залежей подходящих глин, ассортимент продукции гончарен в Мусавварат эс-Суфре (в 70 км к юго-западу от Мероэ) включал тонкую светлоглиняную керамику [Edwards, 1999, p. 27, 37–38]. Однако, по мнению Д. Эдвардса, временный характер поселения в Мусавварат эс-Суфре, находившегося под прямым управлением царской администрации, не предполагал постоянной потребности в гончарной мастерской, что может указывать на существование большего количества странствующих ремесленников, а одна «мастерская» могла работать в разных местах. Профессиональные навыки, необходимые для изготовления и успешного обжига некоторых видов гончарных изделий, особенно тонкостенных, могли быть приобретены весьма ограниченным числом гончаров [Edwards, 2014, p. 51]. Р. Давид, соглашаясь с этой гипотезой, приводит еще один аргумент в ее пользу – идентичность расписного и штампованного декора по всему ареалу тонкостенной каолиновой керамики – вероятно, инструменты для его нанесения могли путешествовать вместе с мастером. Кроме того, исследователь отметил наличие глин, пригодных для формовки тонкостенных изделий, рядом с поселением в Седеинге [David, 2018, p. 483–484], удаленного от Мероэ более чем на 500 км к северо-западу. Дальнейшее физико-химическое исследование гончарных глин, вероятно, позволит выявить и другие источники сырья на территории царства [David, Evina, 2015, p. 53].
Начало разработки каолинов и появление “eggshell ware” многие специалисты относят к I в. н.э. [Fernández, 1984, p. 84; Adams, 1986, p. 438–439; Zach, 1988, S. 142; Evina, 2010, p. 110], т.е. ко времени правления царя Натакамани и его непосредственных предшественников², хотя Л. Тёрок, а вслед за ним и другие ученые допускают более раннее появление этого типа керамики в конце I в. до н.э. [Török, 1987, p. 82; 2011, p. 261–262; Evina, 2010, David, Evina, 2015, p. 50; 2016, p. 110; Edwards, 2014, p. 59].

Независимо от времени появления тонкостенной светложгущейся керамики в Мероэ очевидно, что расцвет ее производства приходится на эпоху Натакамани и его преемников, т.е. на вторую половину I и II вв. н.э. В этом случае весьма показательно, что в погребальном контексте этот керамический тип периодически соседствует с изготовленными в Асуане сосудами с барботиновым декором (рис. 1), по своему типу характерными для I–II вв. н.э.³, что подтверждает датировку “eggshell ware”. В целом же время бытования тонкостенной каолиновой мероитской керамики обычно определяют интервалом от I до III вв. н.э. [Bourriau, 1981, p. 105–110; Zach, 1988, S. 142–143; Edwards, 1999, p. 40; David, Evina, 2015, p. 53], хотя У. Адамс предполагал ее более длительное производство вплоть до 350 г. н.э. [Adams, 1986, p. 439], т.е. до падения Мероитского царства. Это подтверждается материалами из поселений в районе 4-го порога Нила [El-Tayeb, 2013, p. 89, fig. 30], которые демонстрируют явный упадок: роспись на сосудах груба и схематична, оттиски плохо продавлены, сюжет их не ясен⁴. В то же время весьма показательно полное отсутствие керамики этого типа в «царском» некрополе IV в. н.э. в эль-Хобаги, тогда как форма и декор найденных здесь бронзовых чаш воспроизводят стиль мероитской тонкостенной керамики [Lenoble, 2018, p. 72, 84–90, 161–182, fig. 34, 40–41, 83–92, ph. 57–84]. Это заставляет задуматься о причинах исчезновения мероитской каолиновой керамики, которые могли быть связаны как с упадком гончарного дела, так и с истощением запасов сырья. Дополнительным аргументом к последнему предположению является все большее использование серовато-бежевых глин вади для формовки аналогичных изделий, что хорошо читается, например, на материалах II–III вв. н.э. из Абу Эртейлы [Malykh, 2017(1), p. 150, fig. 11; Kormysheva et al., 2019, p. 186, 190–191, fig. 49 (AE17/II-54/2, 3, 13, 14), 52 (AE17/II-61/1, AE17/II-61/13)] (рис. 5).

Светлый цвет каолиновой глины и тонкая гладкая поверхность сосудов способствовали развитию двух видов декорирования подобных изделий – росписи и серии оттисков. Последние включали египтизированные мотивы (иероглифические знаки, связанные с царем, богами, жизнью, возрождением и благополучием) и геометрические фигуры (ромбы, треугольники, овалы, капли и др.) (подробнее см.: [Малых, 2018, с. 38–40]) (рис. 1, 5). Технически они аналогичны аттическим штампам-пальметтам⁵, однако густо покрывают наружную поверхность сосудов открытых и закрытых типов, при этом внешний вид используемого на мероитской керамике набора знаков не имеет четких корреляций с эллинистическим миром, а связан либо с Египтом, либо являет собой смешение египетской и мероитской культур.

Напротив, стиль росписи мероитской тонкостенной керамики можно разделить на две группы – египтизированную и эллинизированную (рис. 1). Последняя имеет характерный для культур стран Средиземноморья растительный и зооморфный декор (виноградные лозы, листья плюща, бегущие животные) и демонстрирует устойчивые связи царства Мероэ и эллинистического мира [Török, 2011, p. 252–259], прежде всего, через Птолемеевский и Римский Египет.
Египтизированная роспись на мероитской керамике имеет более широкий набор мотивов и сюжетов, по сравнению со штампованным декором, и включает как различную символику, так и изображения растительного и животного мира, а также людей и мифических существ (например, пляшущих чернокожих сатиров), тем самым имея египетскую основу, но проявляя синкретический характер (подробнее см.: [Малых, 2018, с. 41–50]).
Ареал мероитской тонкостенной каолиновой штампованной и расписной керамики в целом совпадает и покрывает значительные области от Сеннара и Абу Гейли на Голубом Ниле (около 300 км к юго-востоку от современного Хартума) [Crawford, Addison, 1951, p. 44, pl. XL, XLIII; Brass, Schwenniger, 2013, p. 13] до поселений и некрополей к югу от 1-го порога Нила, ныне затопленных водами озера Насер. Самыми северными точками обнаружения мероитской керамики рассматриваемых типов остаются Шаблул (Арейка) и Караног (Аниба) [Woolley, Randall-MacIver, 1909, p. 35–36, pl. 24–31; 1910, p. 51–53, pl. 41–100; Zach, 1988, S. 130], расположенные в 165 и 172 км соответственно к юго-западу от Асуана.
Столичный регион древнесуданского царства – т.н. «остров Мероэ» – демонстрирует наибольшее количественное и качественное разнообразие тонкостенной декорированной керамики, которая найдена в столице – городе Мероэ (рис. 1) и во всех крупных и мелких административных и храмовых центрах (Хамадаб, Аулиб, Абу Эртейла (рис. 1, 5), Мувейс, эль-Хасса, Вад Бан Нага, Нага, Мусавварат эс-Суфра), а также в некрополях Бегравия и Габати. Значительно присутствие рассматриваемого в статье керамического типа и севернее – после впадения реки Атбары (поселение Дангейл и некрополь Бербер), в районе старых региональных центров Кермы (Дукки Гел) и Напаты (Гебель Баркал) (рис. 1), а также ниже по течению Нила – на поселениях и в некрополях в Селибе, Седеинге, на острове Саи, Семне, Гаминарти, Неллуа, Муршиде, Матуге, Фарасе (рис. 1), Баллане, Кустуле, Караноге, Шаблуле⁶.

Несмотря на общее совпадение границ распространения мероитской тонкой расписной и штампованной керамики, первая многочисленней и найдена на большем числе памятников, нежели сосуды с оттиснутым декором. Возможно, ограниченное наличие инструментов для оттиска – штампов уменьшало возможности массового изготовления такой керамики. Кроме того, при общности декоративных приемов и повторяемости форм, для последних все же фиксируются некоторые региональные различия: на «острове Мероэ» были популярны полусферические чаши, тогда как цилиндрические кубки и высокогорлые шарообразные кувшины более характерны для археологических комплексов, расположенных между 1-м и 4-м порогами Нила, т.е. в Нубии [Edwards, 1999, p. 28–29, pl. X–XIII; David, Evina, 2015, p. 53; David, 2018, p. 483–484, fig. 3–7]. «Эти различия являются частью глобального процесса регионализации производства, который иллюстрирует сохранение традиций на местном уровне посредством создания особых форм» [David, Evina, 2016, p. 111]. Тем не менее, при анализе корпуса тонкостенной каолиновой керамики царства Мероэ обращает на себя внимание единообразие форм сосудов и их объема, что указывает на имевшую место стандартизацию керамических изделий, видимо, насажденную централизованно, и, как следствие, придавшую этой группе сосудов своеобразие и узнаваемость. Вместе со стилистически близким декором это позволяет нам говорить о существовании особого стиля керамики Натакамани и его преемников, который, в силу своей распространенности, можно было бы назвать «имперским».
Итак, изготовление тонкостенной светложгущейся каолиновой керамики в царстве Мероэ, требовавшее более развитых технологий и гончаров-профессионалов, возникло внезапно, а не явилось результатом длительной эволюции гончарного ремесла; в этом случае наиболее логично объяснить это внешним влиянием. Действительно, к I в. до н.э. работа с каолиновыми глинами уже была освоена в египетской Сиене (Асуане) [Малых, 2021, с. 9] – пограничном с царством Мероэ регионе, а еще раньше – римлянами, а продукция асуанских мастерских активно ввозилась в Мероитское царство⁷.

Формы мероитской тонкостенной каолиновой керамики – цилиндрические и конические кубки, полусферические чаши, шарообразные горшки, лекифы – имитируют бронзовые, стеклянные и керамические сосуды Pax Romana [Török, 1987, p. 82–83; David, Evina, 2015, p. 50; 2016, p. 111]. Более того, один из способов нанесения декора – использование штампов по влажной глине – имеет четкие корреляции с аттической керамикой, орнаментированной штампами-пальметтами. Этот метод затем был воспринят в средиземноморском регионе, включая Птолемеевский и Римский Египет [Малых, 2020, с. 23–26]. Его весьма ограниченное использование в Египте I–II вв. н.э. заставляет исследователей предполагать либо прямое заимствование у римлян [Zach, 1988, S. 143–145], либо его независимое изобретение в Мероитском царстве [Elhassan, 2004, p. 54–55; Kroeper, Schoske, Wildung, 2011, S. 102]. Последние аргументируют свое предположение тем фактом, что штампы воспроизводят египтизированные мотивы, а не эллинистические. Сторонники происхождения технологии от римлян обосновывают свою точку зрения имевшими место контактами мероитов с римскими гарнизонами, размещенными к югу от 1-го порога Нила (например, в Примисе (Каср Ибрим)) для гарантии целостности границы Римской империи, в которую вошел Египет в 30 г. до н.э. [David, Evina, 2015, p. 50; 2016, p. 111]. Таким образом, произошла адаптация техники нанесения штампа к местному иконографическому репертуару, что показывает интеграцию новых технологий в устоявшийся культурный фон Мероитского царства [David, Evina, 2016, p. 116].
Как в Мероитском царстве времени правления Натакамани и его преемников, т.е. в I–II вв. н.э., было достигнуто единство материальной культуры, наглядно видимое на керамическом материале? Фиксируемые отклонения лишь показывают, насколько традиционное гончарное ремесло Куша, казалось бы, устойчивое в сохранении своих африканских корней (визуально выражавшемся в повсеместном изготовлении лепной керамики судано-сахарской традиции), было подвержено влиянию центральной власти. Теоретически это возможно, если гончарные мастерские функционировали при административных комплексах (путевых дворцах) и храмах, активно возводимых при Натакамани во многих ключевых пунктах царства, причем сооружаемых если не по единому, то близкому образцу. Как показывают археологические исследования, это действительно имело место и в столичной области (в частности, в Абу Эртейле, Мувейсе, Вад Бан Наге), и в более удаленных областях (например, в Напате) [Wolf, 2006, p. 241–258; Baud, 2010, p. 213, 241–242; Maillot, 2015, p. 80–83]. Эти же исследования продемонстрировали выработку мероитами единых правил планировки поселений, четко разделявшихся на жилые и производственные территории [Wolf et al., 2011, S. 236–237, Abb. 20; Baud, 2015, p. 99–100, fig. 4; Малых, 2022, с. 84]. Использование особой маркировки керамики косвенно указывает на действительно имевшую связь ремесленных мастерских при административно-храмовых комплексах с царской властью⁸. Примечательно, что и предметы для обслуживания культа, например, керамические колонновидные подставки-курильницы и формы для ритуальных возлияний, были однотипными в мероитских храмах I–III вв. н.э., независимо от их принадлежности различным богам [Edwards, 1999, p. 26, pl. IX (no. 777–778); Fitzenreiter, Seiler, Gerullat, 1999, S. 93–94, Abb. 63, Taf. XII; Malykh, 2017(1), p. 151–152, 176, fig. 12; Малых, 2019, с. 683–687].

Ранее, анализируя глины мероитских сосудов, мы пришли к выводу, что гончарные мастерские, функционировавшие в административно-храмовых комплексах I–II вв. н.э., в основном обеспечивали внутренние нужды, а торговля между ними была слаба и скорее заключалась в обмене продуктами – например, зерном и вином в керамической таре [Малых, 2022, с. 84]. Однако мероитская тонкостенная светлоглиняная керамика, которая не могла производиться в каждой такой мастерской как минимум из-за недоступности сырья и сложности изготовления, как раз и стала ликвидным товаром, популярным во всех уголках царства.
Стандартизация формы и объема светлоглиняных сосудов, каолиновая глина, декор – все это указывает на профессионализм и специализацию гончаров, и вероятно, на имевшее место разделение труда (как минимум в вопросах формовки и декора), т.е. на своего рода конвейерное производство в мастерских, работавших под контролем центральной власти, как это было установлено для Мусавварат эс-Суфры [David, Evina, 2015, p. 52]. Более того, Д. Эдвардс, первооткрыватель гончарной мастерской в Мусавварат эс-Суфре, предположил не только ее временный характер и работу привозных мастеров, но и то, что они были «царскими», принадлежавшими к особой «касте» ремесленников, находившихся в «политически зависимом положении» [Edwards, 2014, p. 60]. Соответственно, как только царская власть приходит в упадок, а также ослабевает и элита на местах, деградирует и эта разновидность керамики, практически полное исчезновение которой совпадает с падением Мероитского царства [David, Evina, 2015, p. 53; 2016, p. 111, 116].
Подводя итог, следует сказать, что дальнейшее изучение не только мероитской керамики времени Натакамани и его преемников (I–II вв. н.э.), но и всей совокупности предметов материальной культуры царства Мероэ, выявленных в ходе археологического изучения поселений, храмов и некрополей, а также анализ планировки, архитектурных форм сооружений и строительных приемов, позволит углубить изучение вопроса об «имперском стиле», на данный момент хорошо устанавливаемом по самобытным и запоминающимся керамическим изделиям периода последнего расцвета древнеафриканского царства, служащим его наглядным маркером.