В статье анализируется современная англоязычная историография политики Коммунистического интернационала в отношении азиатского региона. Выбор англоязычных стран обусловлен тем, что значительное количество исследований, посвящённых как непосредственно тактике Коминтерна в отношении Азии, так и деятельности его секций в этом регионе публикуются именно в США, Великобритании, Канаде, Австралии и Индии. Актуальность данной темы вызвана как открытием новых фондов Российского государственного архива социально-политической истории (РГАСПИ), которые в том числе затрагивают деятельность азиатских коммунистических партий, так и возникшей в связи с этим возможностью переосмыслить некоторые вопросы, в том числе связанные с политикой данных компартий: в чём заключалось влияние Коминтерна на их тактику; каков был характер этого влияния; какую роль в политике Коминтерна занимали национальный и колониальный вопросы и каковы результаты их реализации. Констатируется, что традиционалистский подход к анализу деятельности Коминтерна и его национальных секций, который оформился до и во время холодной войны по-прежнему значительно представлен в англоязычной историографии. Однако, окончательное утверждение нового подхода («ревизионистского») способствовало определенному пересмотру существующих тенденций: в статье присутствуют оценки как отрицательного, так и положительного влияния Коминтерна на отдельно взятые компартии, на политическую ситуацию в стране или регионе. Автор приходит к выводу, что принадлежность к той или иной стране не обусловила отношения исследователей к одному из направлений: присутствуют историки из всех вышеперечисленных стран, стоящие на позициях традиционализма, ревизионистское направление включает в себя исследователей из США, Великобритании, Австралии и Индии. Принадлежность к этим направлениям достаточно условная, однако ключевые расхождения исследователей по основным вопросам, а также участие в дискуссиях и определение своим оппонентам вполне устоявшихся взглядов позволяют так или иначе определить научную направленность их работ.

 

 

Скачать JATS

В англоязычной историографии Коммунистического интернационала сложилось два концептуальных подхода к изучению его деятельности. Представители первого («традиционалистского») указывают на тотальный контроль за политикой Коминтерна и его зарубежных секций со стороны лидеров РКП(б)/ВКП(б) и Советского правительства, что способствовало его деятельности в русле внешнеполитических интересов последних; представители другого («ревизионистского») подхода рассматривают Коминтерн как объединение обладающих (в различные периоды в разной форме и степени) значительной независимостью в принятии внутренних ключевых политических решений коммунистических партий, также имеющих возможность участвовать в управлении этой международной организацией и отмечают положительный вклад Коминтерна в решение различных мировых политических вопросов (в том числе колониального и расового) в первой половине XX в. [Суздальцев, 2022, с. 218].
Рост публикаций, посвящённых изучаемой теме, в англоязычной историографии датирован 50-80-ми гг. XX в. Историки отмечают отрицательные, либо положительные последствия вмешательства Коминтерна в азиатский регион, а также исследуют уровень воздействия этой международной организации на национальные коммунистические партии. Исследователи, критикующие политику III Интернационала в Азии, приходят к выводам о том, что Коминтерн навязывал и контролировал политику Коммунистической партии Индии (КПИ) [Haithcox, 1971], Китая (КПК) [Harrison, 1972; Benton, 1975], из-за ошибок этой международной организации борьба за власть в Китае в 1920-е гг. закончилась победой Гоминьдана [Whiting, 1954; Brandt, 1958; Garver, 1988]. Однако, в достаточно большом количестве присутствуют публикации, в которых написано о стабилизирующем влиянии Коминтерна на Азию. Например, отмечается вклад III Интернационала в антиколониальную борьбу (даже таким известным «традиционалистом, как Т. Дрейпер) [Draper, 1960, p. 315-328]; историки пишут о том, что КПК была основана в том числе из-за подъема китайского рабочего класса и имела значительную независимость в принятии решений [North, 1963; Dirlik, 1989].
В последние десятилетия вопрос изучения деятельности Коминтерна в Азии по-прежнему значительно представлен в англоязычной русистике. Исследователей волнуют главным образом те же вопросы, которые были представлены в вышеупомянутом историографическом обзоре. Преобладают мнения о контроле за национальными коммунистическими партиями, а также об отсутствии у Коминтерна информированности об особенностях национальной специфики в регионе и его тактических ошибках. Например, У. Лакер и Р. Такер (оба – США), рассуждая о зависимости национальных компартий от Коминтерна приводят факт репрессий иностранных коммунистов в СССР, в том числе упоминая индийских, иранских и корейских деятелей коммунистического движения [Laqueur, 1990, p. 17-44; Tucker, 1992, p. 2-24]. Дж. Гарвер (США) отмечает, что Коминтерн постоянно вмешивался в политику КПК, это в том числе выразилось в том, что в конце 1936 г. партию вынудили создать единый фронт с националистической партией Гоминьдан, члены которого участвовали в убийстве китайских коммунистов за 9 лет до этого (т.н. «Шанхайская резня» 1927 года) [Garver, 1992, p. 171]. Гр. Бентон (Великобритания) и М. Вайнер (США) пришли к выводу, что с середины 1920-х гг. китайские коммунисты стали напрямую зависеть от Коминтерна, что было достигнуто, в том числе за счет смещения независимого поколения китайских кадров, стоявших у истоков формирования партии [Benton, 1996, p. 2-16; Weiner, 1996, p. 168]. По мнению К. Хартфорд (США), к концу 1930-х гг. господство «группы вернувшихся студентов» внутри ЦК привело к более твёрдому следованию линии Коминтерна, которая, несмотря на периодические поправки и теоретические прикрасы, волей-неволей продолжали толкать региональные партийные организации к безрассудным восстаниям [Hartford, 1995, p. 104]. Однако, это не вполне так – в ЦК КПК входило незначительное количество выпускников Коммунистического университета трудящихся Востока (КУТВ), достаточно большое их число переходили в Гоминьдан или просто «терялись» [Суздальцев, 2023(2), с. 68-69]. О КУТВ пишет также М. Кирасирова (США), отмечая, что часть выпускников университета были репрессированы в СССР, а некоторым удалось скрыться от преследований [Kirasirova, 2017, p. 23-25].
Ф. Тейвес (Австралия) считает, что Коминтерн стал ужесточать политику в отношении КПК в 1930 г., после третьего пленума ЦК КПК, решениями которого руководство III Интернационала осталось недовольным. В Китай был экстренно направлен эмиссар Коминтерна П. Миф, по инициативе которого уже в январе 1931 г. партия провела четвертый пленум, в ходе которого критике был подвергнут руководитель Отдела пропаганды ЦК КПК Ли Лисань (вскоре он будет «закрыт» в Москве на 15 лет и сможет вернуться на родину только в 1946 г.), а на протеже Мифа Ван Мина возлагалась задача по борьбе с правыми уклонистами в КПК в качестве руководителя организационного отдела ЦК КПК [Teiwes, 1995, p. 199]. Наиболее полно контроль Коминтерна над КПК, по мнению историка, согласившегося с ранее высказанным в историографии тезисом [Gill, 1990, p. 86], осуществлялся в 1937-1941 гг., после же окончательного утверждения Мао Цзэдуна в руководстве партии, влияние Коминтерна стало ослабевать [Teiwes, 1995, p. 221]. Однако, стоит отметить, что в годы войны Коминтерн практически не занимался политикой зарубежных компартий, сосредоточившись на подготовке диверсантов, а уже в 1943 г. и вовсе был ликвидирован [Суздальцев, 2023 (1), с. 161-163]. Ситуацию с отправкой в Китай П. Мифа и продвижением Ван Мина также описывает в своей статье А. Панцов (США). Также историк отмечает, что КПК полностью зависела от Москвы, которая требовала только одного – абсолютного подчинения [Pantsov, 2012, p. 228]; что зачастую китайские коммунисты вообще не могли заработать никаких средств, полностью находясь на обеспечении Коминтерна; что инициатива на конфронтацию с «правыми гоминьдановцами» незадолго до событий 1927 г. принадлежала И.В. Сталину [Pantsov, 2017, p. 598, 601, 605].
В коллективной монографии, посвящённой «третьему периоду» Коминтерна (когда был взят курс на жёсткую конфронтацию с социалистическими и социал-демократическими партиями и организациями в 1928-1934 гг.) серьёзно критикуется политика этой международной организации в Азии. М. Уорли (Великобритания) считает, что Коминтерн перешёл к третьему периоду из-за собственных ошибок (а не из-за международной ситуации, как объясняли это сами лидеры III Интернационала) в Китае, которые привели к репрессиям Чан Кайши (лидер Гоминьдана) в отношении КПК [Worley, 2004, p. 7]. Его соотечественник Дж. Каллаган пишет, что колониальный вопрос на конгрессах Коминтерна ставился в зависимости от геополитических интересов большевиков: на втором конгрессе активно рассматривался, на третьем не обсуждался, так как Советская Россия оказывала помощь правительству Мустафы Кемаля и заключила торговое соглашение с Англией [Callaghan, 2004(2), p. 22-23]. В другой статье историк отмечает, что в конце 1920-х гг. в Коминтерне была пресечена возможность дискуссий, за что из этой международной организации был исключён один из лидеров индийского коммунизма М. Рой. Каллаган также пишет, что с другой стороны Индийская компартия обладала определённой самостоятельностью в принятии решений – например, поиск путей сотрудничества с социалистами ими был осуществлён еще до VII конгресса Коминтерна, когда был принят курс на объединённый антифашистский фронт [Callaghan, 2004(1), p. 329-330, 334]. По мнению П. Странахэн (США), лидеры Коминтерна никогда не понимали китайскую национальную специфику, поэтому инициировали политику, которая была обречена с самого начала, а политика третьего периода была непрактичной в стране с незначительным и находящимся под жёстким политическим контролем рабочим классом, молодой коммунистической партией и мощным национальным правительством. Это выразилось в том, что лидеры КПК вынуждены были выдвигать туманные призывы к массовой организации в городских и сельских районах, в ожидании революционных возможностей, что подвергало членов партии неоправданной опасности; настойчивость партии в требованиях к рабочим участвовать в опасных забастовках и демонстрациях, привела к тому, что численность партии значительно сократилась, в первую очередь, ввиду арестов и казней [Stranahan, 2004, p. 302-304, 316]. Дж. Фаулер (США) считает, что руководители Коминтерна не отличали специфику фактически свободной Японии и полуколониального Китая, относя их к одной категории, поэтому в этих странах не удалось организовать последовательной политики, а также поддерживает вывод П. Странахэн в отношении деятельности КПК в третьем периоде [Fowler, 2007, p. 22, 80].
Д. Пристланд (Великобритания) с одной стороны отдает должное Коминтерну в вопросе противодействия азиатских стран колониализму (отмечая, что в 1925 г. при помощи Коминтерна было основано Товарищество революционной молодежи Вьетнама [Пристланд, 2011, с. 387]), с другой пишет о его неудачах в этом регионе, в том числе из-за незнания местных условий: «между китайцами и Москвой возникли напряжённые отношения. «Большевизация» проводилась легко из-за того, что китайские коммунисты приветствовали дисциплину, однако, культурные различия между русскими и китайцами были слишком велики, кроме того, Москва применяла в Азии реформистские стратегии, в отличие от Европы, поэтому расхождения между стремлениями Коминтерна и местного населения неизбежно больше ощущались» [Пристланд, 2011, с. 391]; «грубые ошибки Коминтерна к 1927 г. привели к краху всех перспектив установления коммунизма в Китае, которые ещё два года назад казались такими реальными» [Пристланд, 2011, с. 397]. Схожие выводы о политике Коминтерна в Китае свойственны М. Круку (США) [Crooke, 2018, p. 11] и Б. Палмеру (Канада) [Palmer, 2019, p. 222].
Т. Сайч (США) считает, что агенты Коминтерна в Китае всегда были на шаг удалены от реалий, на которые они пытались влиять; при этом Коминтерн постоянно держал КПК под контролем, принимая в том числе кадровые решения: например, в 1927 г. Чэнь Дусю (первый руководитель КПК) был отправлен в отставку с поста генерального секретаря партии [Saich, 2019]. Этот контроль, по мнению историка, начал осуществляться с 1923 г., когда в Китай был отправлен большевистский эмиссар М.М. Бородин на смену достаточно независимому в принятии решений нидерландцу Марингу. Сайч обвиняет Коминтерн в подталкивании восстания в Гуанчжоу в 1927 г., которое привело к гибели около 5 тыс. коммунистов и разрушению связей с городским пролетариатом. В 1937 г., пишет исследователь, пост генерального секретаря ЦК КПК был упразднен именно по требованию Коминтерна [Saich, 2021, p. 54, 71, 110]. Хотя также Сайч не отрицает, что КПК в ранние годы существования обладала определенной самостоятельностью, утверждая, что вышеупомянутый Чэнь Дусю с момента основания партии был яростным противником большевизма, представленного Коминтерном, а КПК искала массовую поддержку как среди социалистов, так и среди радикальных националистов [Saich, 1991, p. 67; Saich, 2020, p. 194].
А. Панцов (США) пишет, что Л.Д. Троцкий и К.Б. Радек высказывали сомнения в правильности китайской политики Коминтерна еще в начале 1926 г., первый – после инцидента с кораблём «Чжуншань» (который под руководством коммуниста вице-адмирала Ли Чжилуна без приказа провёл ряд маневров в акватории Гуанчжоу, что способствовало введению чрезвычайного положения и аресту ряда коммунистов) [Pantsov, Benton, 1994, p. 52-66]; второй – по-видимому, после контактов со студентами, первая группа которых прибыла из Китая в ноябре 1925 г. (в 1925-1927 гг. Радек был ректором Университета трудящихся Китая имени Сунь Ятсена): он поднял вопрос о пользе продолжающегося присутствия КПК в Гоминьдане, однако, его позиция не нашла одобрения среди руководства III Интернационала [Pantsov, 2021, p. 6], что в итоге привело к трагическим последствиям.
А. Белогурова (США-Германия) в совместной с российским ученым К.М. Тертицким монографии, а также в статье, посвящённой тайваньскому коммунистическому движению, высказывает мнение, что до конца 1930 г. тайваньские коммунисты не получали прямых указаний от Коминтерна и лучше бы их не было совсем: авантюристская политика ИККИ не отражала реальной ситуации на Тайване и сыграла существенную роль в распаде партии в 1931 г. [Op. cit.: Pantsov, 2007, p. 218; Belogurova, 2012, p. 30]. А. Панцов в рецензии на эту книгу добавляет, что фиаско коммунистов на Тайване было в значительной степени обусловлено относительно высоким уровнем жизни на острове, из-за чего протестные настроения были на достаточно низком уровне [Pantsov, 2007, p. 218-219]. В более поздних исследованиях Белогурова отмечает, что «большевизация» включала адаптацию политики к местным условиям; что Коммунистическая партия Малайи - не просто пешка Коминтерна, а «гибридная организация» корни которой уходят в национальные традиции [Belogurova, 2019, p. 5, 12]; что интернационализм Коминтерна соответствовал интернационализму китайских националистов [Belogurova, 2014, p. 454]. При этом, историк продолжает настаивать на контроле Коминтерна, что, например, проявилось в 1929 г., когда КПК планировала создать в Малайе несколько коммунистических партий для каждого коренного народа, на что Коминтерн ответил, что в малайском государстве должна была быть только одна партия, в которую входили бы «рабочие всех национальностей». В итоге, в 1930 г. КПК изменила свое представление о национальной партии в соответствии с идеей Коминтерна, чтобы в том числе добиться продолжения финансирования из Москвы [Belogurova, 2019, p. 55-58]. Единый фронт в Китае (КПК с Гоминьданом) в 1936 г., по мнению Белогуровой, имеет положительные стороны, проявившиеся в том числе в совместном сборе средств для китайских военных для противостояния военной агрессии Японии [Belogurova, 2013, p. 243].
Й. Францен (Великобритания) в статье, посвящённой взаимоотношениям Коминтерна с Коммунистической партией Палестины высказывает мнение, что Коминтерн пытался «арабизировать» эту компартию, что встречало серьёзное сопротивление еврейских членов партии. Однако, этот курс продолжался до того момента, пока это было выгодно Коминтерну. Например, в 1939 г. члены Высшего национального комитета (основанный в 1936 г. и состоявший из лидеров палестинских арабских кланов и политических партий под председательством муфтия), которых ранее поддерживало руководство III Интернационала, были объявлены вредителями и предателями истинного национального движения арабского народа [Franzen, 2007, p. 10, 14]. Вероятнее всего, это произошло из-за того, что данный комитет был объявлен вне закона британской мандатной администрацией, а всю первую половину 1939 г. СССР искал пути для соглашения с Великобританией (в т.ч. на советско-франко-британских переговорах в Москве). Американо-израильский исследователь И. Фридман в предисловии к монографии Дж. Хен-Това (США-Германия) подробно останавливается на взаимоотношениях Коминтерна с Коммунистической партией Палестины, также отмечая, что Коминтерн был настроен проарабски, осуждая сионистов как шовинистов, фашистов и эксплуататоров арабских рабочих; в 1930-е гг. значительное количество евреев исключили, а партию пополнили арабы, которые не имели ничего общего с коммунистической идеологией; абсурдность пропаганды Коминтерна достигла своего апогея после прихода к власти Гитлера, когда Хагана (еврейская сионистская военная подпольная организация в Палестине) была обвинена в распространении «сионистского нацизма» [Friedman, 2012, p. xi-xii]. Сам автор монографии объясняет антисионистскую позицию Коминтерна в Палестине постоянной озабоченностью проявлениями еврейского национализма внутри СССР [Hen-Tov, 2012, p. xiv].
В. Прашад (США-Индия) обвиняет Коминтерн в непоследовательности и игнорировании местных условий. Это выразилось, по его мнению, в том, что в 1920-е гг. руководители III Интернационала ограничивали большинство азиатских компартий во взаимодействии с националистическими организациями, однако в Китае подтолкнули КПК на союз с Гоминьданом, который закончился Шанхайской резнёй 1927 г. В Индии и Индонезии, по мнению историка, антиколониальный национализм в этот период превратился в мощную социальную силу, при этом его представители не испытывали такой, как Гоминьдан, антипатии к коммунистам, однако, Коминтерн ошибочно отвергал сотрудничество с ними [Prashad, 2007, p. 29-30, 156]. Про давление Москвы в принятии решения о едином фронте с Гоминьданом в 1923 г. пишут также американцы Б. Эллеман [Elleman, 1995, p. 451] и М. Блехер [Blecher, 2022, p. 118]. В Индии, по мнению, А. Али Джана (Великобритания), коммунисты имели возможность участвовать в несогласованных с Коминтерном акциях, как, например, было в Карачи в 1936 г., однако, к этому времени уже прошли сталинские чистки компартий во время третьего периода и Коммунистическая партия Индии была практически уничтожена [Ali Jan, 2018, p. 38, 74].
П. Бертон и М. Крук (оба – США), сосредоточившись на изучении Коммунистической партии Японии (КПЯ), отмечают, что сначала партия, по настоянию Коминтерна требовавшая свержения монархии, была запрещена, затем большинство членов партии, возвращавшихся из СССР, достаточно быстро арестовывались. В итоге, к 1935 году большая часть руководства КПЯ была за решёткой и не увидела свободы вплоть до освобождения их американским оккупационным правительством в октябре 1945 г. [Berton, 1992, p. 117; Berton, 2018, p. 16; Crooke, 2018, p. 20-25]. Бертон пишет, что в начале октября 1945 г. он случайно оказался перед токийским вокзалом, где увидел грузовики с изможденными японцами, размахивающими красными флагами и кричащими, как в пьяном бреду – это были политзаключённые-коммунисты, освобождённые из тюрем по приказу генерала Дугласа Макартура [Berton, 2018, p. 16]. Крук считает, что из-за критики социал-демократов в годы реализации тактики «класс против класса» (третий период) партия не смогла заручиться поддержкой рабочих, а в конце 1930-х гг. репрессиям в СССР было подвергнуто около 80 японских коммунистов [Crooke, 2018, p. 25].
С. Датта Гупта (Калькуттский университет, Индия) приходит к выводу, что создание Коммунистического Интернационала ускорило падение колониальной системы. Однако, в основном его риторика направлена на критику политики Коминтерна в Азии: например, историк считает ошибочной критику Хо Ши Мина на VI конгрессе Коминтерна, из-за чего в Коммунистической партии Индокитая произошел раскол; Коминтерн, по его мнению, вынуждал национальные компартии с одной стороны поддерживать ряд антиколониальных восстаний, закончившихся жестким подавлением и репрессиями (восстание друзов в Сирии в 1925-1927 гг. и восстание советов Нге Тинь 1930 г. в Индокитае против Франции), с другой (после нападения Германии на СССР) поддерживать во Второй мировой войне Великобританию и приостановить антиколониальную борьбу (как было с Коммунистической партией Индонезии) [Datta Gupta, 2017, p. 212, 223, 224, 226].
Ст. Хоу (Великобритания) и О. Драчевич (Канада) считают, что по вине Коминтерна созданная Антиимпериалистическая лига стала терять своё влияние в третий период, когда из нее вышли, либо были изгнаны те, кто не придерживался коммунистической идеологии [Howe, 1993, p. 74-77; Drachewych, 2019, p. 30]. Стоит сказать, что это действительно была достаточно авторитетная организация, созданная в 1927 г. для борьбы против колониального угнетения и империализма, на ее учредительном конгрессе присутствовали Альберт Эйнштейн и Джавахарлал Неру, в некоторой степени её идейным наследником является Организация солидарности народов Азии, Африки и Латинской Америки. С. Датта Гупта называет две причины, способствовавших изгнанию националистов из этой организации: неудачи Коминтерна в Китае и борьба против «правых» в ВКП(б) [Datta Gupta, 2017, p. 221].
В современной англоязычной историографии также представлены исследования, авторы которых подчёркивают главным образом достижения Коминтерна в Азии. Однако, такие работы находятся в явном меньшинстве. М. Люк (Великобритания) считает, что лидеры КПК, изучению которой посвящена его монография, при национальном партстроительстве приветствовали большевистскую модель и были достаточно независимы от Коминтерна [Luk, 1990, p. 218-220]. Его соотечественник Х. ван де Вен, развивая эту тему, пишет, что партия в принципе была основана в основном по инициативе китайских интеллектуалов, политика КПК определялась в самом Китае [Van den Ven, 1991, p. 126-127, 243], при этом замечая, что инициатива единого фронта с Гоминьданом в 1923 г. всё же исходила от Коминтерна. Вторично созданный единый фронт с Гоминьданом в 1936 г., по мнению историка, был гораздо более продуктивным: КПК расширила свои вооружённые силы и увеличила число своих членов [Van den Ven, 1995(1), p. 9-10]. В другой статье исследователь отмечает, что внутренняя оппозиция КПК формулировкам III конгресса Коминтерна об отношениях КПК и Гоминьданом была сильной и по ее требованию в 1924 г. была принята резолюция о том, что КПК должна стремиться к тому, чтобы взять на себя управление в Гоминьдане изнутри [Van den Ven, 1995(2), p. 25]. Единый фронт с Гоминьданом в 1936 г. – инициатива Мао Цзэдуна, пишет американский историк Д. Аптер [Apter, 1995, p. 145].
Д. Макнайт (Австралия) отмечает, что КПЯ к началу 1930-х гг. стала очень боеспособной единицей настолько, что в результате работы в армии на определённое время удалось сорвать нападение Японии на Китай. Также Макнайт пишет про продуктивную деятельность Коминтерна в объединении азиатских рабочих: в 1927 г. состоялась Тихоокеанская конференция профсоюзов, в которую были вовлечены профсоюзы, включавшие в себя несколько десятков тысяч рабочих; в 1929 г. была создана Наньянская федерация труда, имевшая отделения в Сингапуре, Тайланде и Индонезии [McKnight, 2001, p. 85, 104, 114]. Д. Гупта (Делийский университет, Индия) отвергает представление о том, что индийские коммунисты были простыми агентами Советского Союза, и вместо этого помещает их в более широкий контекст расцветающего антиколониального движения [Gupta, 2008, p. 16-19].
В 2020 г. в США была опубликована коллективная монография «Эстетика Коминтерна». Публикации, представленные в ней в основном посвящены рассмотрению деятельности Коминтерна с позиций влияния на мировую культуру. Например, С. Шингави (США) пишет, что встреча деятелей коммунистического движения с представителями индийской интеллигенции в Лондоне в 1935 г. способствовала созданию в 1936 г. Индийской ассоциации прогрессивных писателей. Отчасти эта встреча явилась прямым результатом участия индийских писателей на Парижском конгрессе в защиту культуры в 1935 г., где были установлены тесные контакты между индийскими писателями и европейскими писателями коммунистических взглядов [Shingavi, 2020, p. 111].
В целом отмечается значительный интерес историков к политике Коммунистического интернационала в Азии: изучается влияние этой международной организации на коммунистические партии Китая, Индии, Японии, Тайваня, Малайи, Палестины, Индокитая, Индонезии, делаются выводы как плодотворной, так и деструктивной деятельности Коминтерна и его структур в рамках различных событий на азиатском континенте.