|
Статья
|
В недавней статье А.Е. Демидчик коснулся вопроса о роли климатического фактора в социально-политической истории «смутного времени» слома и реорганизации централизованной власти в Египте между Старым и Средним царствами [Демидчик, 2022, с. 19–20]. Этому переходному периоду (XXII–XXI вв. до н.э.) принадлежат не встречавшиеся ранее сообщения в гробничных жизнеописаниях местных правителей и должностных лиц о массовых раздачах ими продуктов питания и предоставлении иной помощи населению целых городов и даже номов, сочетавшиеся с известиями тех же и других релевантных источников о низких разливах Нила и нехватке продовольствия в стране.
Связь «аномальных» нильских половодий (как катастрофически низких, так и чрезмерно высоких) с неурожаями и чреватым общественными волнениями, эпидемиями и каннибализмом голодом в древнем Египте (в частности, в обозначенный Первый переходный период) исследовал еще французский египтолог Ж. Вандье в специальной монографии [Vandier, 1936, p. 3–16]. Позднее проблему попытались прояснить «любители» – далекие от египтологии представители естественных наук, пришедшие к выводу, что неблагоприятные для жизни и хозяйственной деятельности египтян изменения климата (аридизация) Северной и Восточной Африки и, особенно, уровня и продолжительности ежегодных разливов (уменьшение объема стока) Нила могли оказать чувствительное, а в отдельные эпохи даже определяющее бифуркационное воздействие на цивилизацию фараонов, например, явиться основной причиной краха социальных и династийных институтов Старого царства. Негативная реакция египтологов на эти «дилетантские» утверждения простиралась до безоговорочного отрицания самой мысли о природной обусловленности исторического процесса в фараоновском Египте, включая деструктивные тенденции, обрушившие равновесно-долговечное государство великих пирамид (XXVIII/XXVII–XXIII/XXII вв. до н.э.); характерные же автобиографические благотворительные заявления критического звучания: «Я давал хлеб голодному, питье жаждущему и одежду нагому», появившиеся при VI династии (около XXIV–XXIII вв. до н.э.), давно считались «трафаретными формулами, за которыми вряд ли кроется конкретное содержание» [Лурье, 1946, с. 126]. Наконец, «четверть века назад Х.К. Морено Гарсия предложил радикально иное объяснение упоминаний о нехватке продовольствия в Первый переходный период» [Демидчик, 2022, с. 20]. Но обо всем по порядку.
В 1971 г. на страницах престижного североамериканского археологического журнала была опубликована предварительно обсуждавшаяся автором с египтологом Н. Миллетом, археологом С. Доу, палеогеографом К. Бутцером и историком античных искусств Р. Карпентером статья астронома Гарвардской обсерватории Барбары Белл о кризисных «темных веках», потрясавших в конце 3-го и на рубеже 2–1-го тыс. до н.э. древний Восток «от Греции до Месопотамии и Элама, от Анатолии до Египта, а возможно, и дальше» [Bell, 1971]. Эта работа принесла исследовательнице корреляций геомагнитных бурь с пятнами на Солнце известность первопроходца социоестественной идеи прямого влияния изменений окружающей среды – климатических условий и режима Нила – на обвальный упадок староегипетской монархии, признанный «одной из самых интригующих загадок в истории древнего Египта» [Hassan, 2007, p. 357–358]. Годом раньше в короткой подготовительной статье Б. Белл вступила в заочную полемику с египтологами, предложив рассматривать древнейшие записи уровней нильских разливов (на Палермском камне и др.) «полностью с палеоклиматической точки зрения», в качестве достоверных водомерных наблюдений, не вкладывая в них подменяющие реальность религиозно-символические смыслы (как, например, в случае экстремально высокого паводка якобы фиктивной величины, приуроченной к 30-летнему «юбилею» хеб-сед – празднику обновления жизненных сил – царя I династии Хора Дена [Helck, 1966; Прусаков, 1996]); она также указала на соответствие своих рассуждений обоснованной К. Бутцером естественноисторической теории, по которой иссушение климата и деградация вмещающего ландшафта – факторы грядущего цивилизационного кризиса – должны были привести к исчезновению из Долины и прилегающих пустынь Египта множества видов саванновой флоры и фауны влажной эпохи неолита еще «где-то между» раннединастическим периодом и «веком пирамид IV династии»1 [Bell, 1970].
«Первый темный век» на берегах Нила, по историко-хронологическим расчетам Б. Белл, настал около 2200 г. до н.э., «когда в конце VI династии Египет, до того очень стабильный социум, с видимой внезапностью впал в анархию», и завершился около 2000 г. до н.э. Таким образом, он почти синхронен (по сути же, тождествен [Bell, 1975, p. 224]) Первому переходному периоду фараоновской цивилизации в систематизации и терминах египтологии, но сверх ее трактовок данного исторического отрезка – «времени болезни» (см. [Демидчик, 2005, с. 44–49]), опиравшихся на письменные и другие традиционные археологические источники, объявлен порождением прежде всего «засухи – обширной, суровой и продолжительной, длившейся несколько десятилетий и охватившей более-менее одновременно все восточное Средиземноморье с прилегающими территориями» и «нильский водосборный бассейн»; при этом Б. Белл отметила, что не стремится опровергнуть «значение сопутствующих политических и социальных факторов», настаивая лишь на реальности в древнем мире (как в настоящем случае) климатически обусловленных экономических катастроф «достаточного масштаба», которые не была способна преодолеть ни одна даже самая преуспевающая страна; она также уточнила, что в Египте кризис был вызван не столько сокращением местных дождей, в ту пору и без того уже очень слабых, сколько «резким падением ежегодных разливов Нила» [Bell, 1971, p. 1–3]. В последнем вопросе Б. Белл апеллировала к опыту К. Бутцера, заключившего на основании комплекса геологических, палеопедологических, палинологических, палеонтологических и археологических данных, что сходные с сегодняшними засушливые условия в среднеголоценовом Египте установились около 2350 г. до н.э., к началу VI династии, на протяжении или по завершении которой «нильские разливы больше не обводняли верхнюю пойму, и приносимые ветрами из Ливийской пустыни пески засыпали значительную часть бывшей аллювиальной равнины» [Butzer, 1967, p. 73–75]: например, в левобережном Среднем Египте эоловые песчаные отложения (так называемые «старые дюны») приблизительно с 2350 по 500 гг. до н.э. покрыли плодородный аллювий на 175-километровом отрезке Долины между Асиутом и Оксиринхом слоем толщиной в несколько метров и шириной от 0,5 до 3,5 км [Butzer, 1959(1), fig. 1; 1959(2), p. 76; 1959(3), S. 111(69)–112(70); Said, 1981, p. 72; 1993, p. 143; fig. 1.24]. Вместе с тем, «цивилизация Старого царства при VI династии продолжала процветать еще около 150 лет» [Bell, 1971, p. 6], хотя из-за уменьшения площади лучших аграрных угодий на фоне прироста населения (см. [Butzer, 1976, tab. 4; fig. 13]) уже могли пошатнуться устои ее пятисотлетней хозяйственной и социальной организации [Прусаков, 1999(1); 1999(2), с. 141].
Ж. Вандье в свое время постулировал, что сами по себе низкие разливы Нила «не представляли опасности» и не грозили древнему Египту голодом, если страна или ном хорошо управлялись, и только крах единовластия и неумелое или нерадивое администрирование приводили к крупным общественным неурядицам, лишь в какой-то мере осложняемым или отягощаемым синхронными природными бедствиями [Vandier, 1936, p. 48–49]. Б. Белл, наоборот, полагала любые «неклиматические причины», которыми египтологи объясняли чрезвычайную экономическую и социально-политическую ситуацию Первого переходного периода, недостаточными для оказания на староегипетскую монархию столь сокрушительного эффекта. По ее мнению, убедительно аргументированные специалистами «упадок власти и богатства царя и рост могущества и независимости провинциальной знати» при VI династии, увенчавшиеся развалом державы после смерти Пепи II (около 2180 г. до н.э.), были вызваны рассматриваемым природным катаклизмом, а не усугублены им2, о чем доносят позднейшие аутентичные тексты, «будучи прочитаны в соответствующем свете»: надписи в гробницах и на стелах номархов Анхтифи, Хети, Ити и Мерера, письма жреца Хеканахта, литературные сочинения «Гимн Нилу», «Речение Ипувера», «Поучение Мерикара», «Пророчество Неферти» и др. [Bell, 1971, p. 6–19]. К. Бутцер также находил в этих исторических документах подтверждения того, что голод и в целом хаос в Египте на руинах Старого царства были следствием «скорее низкого уровня Нила, нежели людского небрежения» [Butzer, 1965, p. 36–37]. Определяющее влияние на стиснутую пустынями страну орошающей и кормящей ее Реки, чей бог – урожайный Хапи – занимал важное место в древнеегипетском пантеоне и мироощущении, очевидно; наконец, фараон как гарант миропорядка (Маат) в плане ниспослания на землю изобилия или нужды изначально (подобно первобытному вождю, «контролировавшему» погоду) представлялся египтянам не высочайшим администратором, а божественным направителем животворных стихий, прежде всего воды в виде дождей и речных разливов [Bell, 1971, p. 19–21].
В «темном веке» перехода от Старого к Среднему царству в Египте Б. Белл выделяла «два особенно неблагополучных и мрачных интервала» развития засухи и падения стока Нила, датированных ею около 2190/2180–2130 гг. до н.э. («до конца IX династии») и 2000–1990 (или 2002–1991) гг. до н.э. («между XI и XII династиями»)3; к первому, отличавшемуся тяжелейшей ландшафтно-климатической ситуацией, относится большинство известных египтологии частных текстов о голоде и прочих бедах в стране в ту эпоху (начиная с автобиографической надписи из гробницы верхнеегипетского номарха Анхтифи в Моалле, «сущностное содержание» которой, по мнению К. Бутцера, «однозначно, конкретно и приемлемо в качестве документального подтверждения катастрофической убыли Нила»4 [Butzer, 1984, p. 107]), и это солидарное «письменное свидетельство» рассматривается исследовательницей наряду с естественнонаучными данными как полновесный аргумент в пользу приводимой палеоэкологической реконструкции [Bell, 1971, p. 8–11, 18–19, 21, 24; ср.: Butzer, 1976, p. 28–29]. К. Бутцер уже историко-концептуально увязывал «политическую дискретность» древнеегипетской цивилизации с порой «аномальной» изменчивостью состояния Нила, указывая на хронологические совпадения ключевых эпох ее государственного упадка, к которым он причислял VII–VIII династии и Первый переходный период5, с долго- или кратковременными («но губительными» [Butzer, 1976, p. 33]) «негативными» проявлениями режима Реки. Однако, не в пример Б. Белл, он не считал их – при всей достоверности и системной актуальности – «очевидно необходимым» фактором дестабилизации власти и общества в древнем Египте: с его точки зрения, и без каких-либо экологических предпосылок, в результате внутренне закономерного «более чем двухсотлетнего регресса» государство фараонов к концу Старого царства «было безнадежно неэффективным и остро нуждалось в социально-политическом реформировании»; дробление страны в атмосфере снижения «божественного» и личного авторитета царей «предшествовало (курсив мой. – Д.П.) любым бедствиям, которые мог принести ей Нил», чье кардинальное деструктивное влияние в данном случае «возможно, но не доказано» [Butzer, 1984, p. 108–110; 2012, p. 3633–3634].
Крупнейший египетский геолог Р. Саид, напротив, принципиально соглашаясь с позицией Б. Белл, резюмировал, что «расстройство и тотальный коллапс» староегипетского уклада говорят о коренном, не посильном никакой административной структуре экономическом кризисе, который объясним только очень длительным, масштаба десятилетий, спадом Нила, отразившимся в «большом количестве письменных источников того периода» [Said, 1993, p. 142]. Египетско-английский геоархеолог Ф. Хассан, опиравшийся на всю имеющуюся (в т.ч. добытую лично) соответствующую информацию, видел признаки этой природной катастрофы как в Долине (куда широким фронтом вторгались эоловые пески, поглощая заливные берега отступающей Реки), так и в Дельте (пойма которой «надолго пересохла» между 2250 и 2050 гг. до н.э.), Фаюмском оазисе (где на том этапе наблюдалось «серьезное понижение» уровня питаемого Нилом Меридова озера), Западной и Восточной пустынях (откуда население бежало к Нилу с наступлением 3800–3600 некалибр. л.н.6 «гипераридных условий») и, дальше, в Восточной и Экваториальной Африке (где имело место синхронное резкое сокращение ареалов лесной древесной растительности и обмеление озер)7; в целом же Ф. Хассан относил засушливый «первый темный век» Б. Белл на Ниле к глобальному, затронувшему также американские и евразийский континенты «климатическому эпизоду около 2200–2150 гг. до н.э.», который был связан с динамикой (сдвигом к югу) внутритропической зоны конвергенции8 [Hassan, 1986, p. 491; fig. 6; 1997, p. 4–6, 9–10, 14–16; 2007, p. 359–360]. Американский египтолог Д. О’Коннор, реконструировавший по материалам могильников «огромный9 и быстрый» рост смертности в Египте «после Старого царства» (около 2160–2100 гг. до н.э.), с учетом доводов и умозаключений Б. Белл и К. Бутцера допустил, что именно тогда, в конце 3-го тыс. до н.э., на подобные процессы «хотя бы один раз» в истории фараонов могли повлиять естественные изменения окружающей среды, иными словами, «политические осложнения были не единственной и даже не главной причиной развала Первого переходного периода» [O’Connor, 1972, p. 83–86, 94–95, 99; 1974, p. 29].
Изначальное несогласие египтологов по этому вопросу столь фундаментально, что их диаметрально противоположные точки зрения, бывает, сталкиваются или уживаются на страницах одного тематического издания. Например, «Оксфордская история Древнего Египта» от лица разных авторов признает, что социально-политический кризис, завершивший Старое царство, «усугублялся природно-климатическими факторами, прежде всего серией низких разливов Нила и уменьшением осадков» [Malek, 2000, p. 117], и параллельно утверждает, что «на самом деле независимые свидетельства изменения климата в Первый переходный период отсутствуют», т.е. окружающая среда не обнаруживает «никакого влияния на развитие фараоновской цивилизации в те времена» [Seidlmayer, 2000, p. 129]. Индивидуальные подходы варьируются от отсылок к «экологической катастрофе» позднего Старого царства как к чему-то уже само собой разумеющемуся [Morris, 2006, p. 60] до решительного объявления всех археологических и геофизических аргументов за нее и ее «аномальный» государстворазрушительный эффект или недостаточными, или недостаточно фундированными и убедительными [Moeller, 2005].
Приведенным типичным скептически-отрицательным взглядам и тезисам противоречат многочисленные научные публикации последних лет, которые методически (с объективным рассмотрением локальных отклонений от генеральной закономерности) выделяют обсуждаемую «фазу природного катаклизма, характеризующуюся сильной и длительной засухой планетарного масштаба», в особый холодный эпизод около 4200–4000/3900 калибр. л.н. (“the 4.2 ka BP event”10) – документально фиксируемое в обширном географическом диапазоне «самое бурное климатическое событие на переходе от среднего к позднему голоцену, отличавшееся ускоренной аридификацией средне- и низкоширотных регионов Северного полушария» [Staubwasser et al., 2003; Arz, Lamy, Pätzold, 2006; Höflmayer, 2014; Weiss, 2017; Renssen, 2022; ср.: Di Rita et al., 2022; Bora Ön, 2023; и мн. др.]. Критика гипотезы Б. Белл, однако, бдительно подчеркивает, что этот эпизод, как бы ни толковались сообщения Анхтифи, Хеканахта или Ипувера, не коснулся Египта, ибо не нашел отражения в новейшей, задействующей максимальную базу данных радиоуглеродного и оптически стимулируемого люминесцентного датирования, синтетической модели («мета-анализе») климатической и гидрологической истории водосборного бассейна Нила в голоцене11 [Creasman, 2020(1), p. 15–16, 20; 2020(2), p. 182]. Зато, как ни странно, модель воссоздает в периодическом ряду аналогичных явлений обусловленное иссушением климата «крупномасштабное сужение реки и поймы» между 2700 и 2550 гг. до н.э. [Macklin et al., 2015, p. 116, 118–120] – т.е. в разгар строительства пирамид Старого царства (?!), когда воды Нила могли подступать к их нижним (долинным) храмам [Borchardt, 1907, Bl. 1], пирамидные комплексы и их «стройплощадки», видимо, имели причальные гавани [Goyon, 1971; Lehner, 1985; Hawass, 1997], а собственно царские погребальные сооружения оборудовались стоками и медными трубами для удаления дождевой воды [Borchardt, 1910, S. 29–30, 75–83], объемы которой были настолько велики, что ее потоки (или образуемые ими сели) сносили такие массивные преграды, как Садд эль-Кафара – почти 100-метровая в длину и ширину, 12-метровая в высоту каменная дамба конца III или начала IV династии в нижнеегипетском Вади Гарави [Petrie, Mackay, 1915, p. 38–40; Murray, 1945; 1955; Прусаков, 1999(2), с. 106–109].
Создатели модели, похоже, сами удивлялись тому, что один из отображенных ею засушливых периодов на древнем Ниле «несколько неожиданно» совпал с осуществлением «крайне впечатляющих царских зодческих проектов», исключавших слабость государства; отсюда примирительная оговорка (как-то обойденная оппонентами Б. Белл), что «нарастающее давление окружающей среды из-за снижения доступности вод для орошения не затрудняло развитие фараоновского Египта примерно до 2200 г. до н.э. (курсив мой. – Д.П.)» [Macklin et al., 2015, p. 119]; они также не отрицали едва ли укладывающуюся в их теорию обмеления Реки в эпоху Старого царства синхронную трансгрессию Меридова озера в Фаюмском оазисе [Macklin et al., 2015, p. 116; fig. 7], подразумевающую полноводность Нила, которую смоделированное ими около 2700–2550 гг. до н.э. иссушение (похолодание) в реальности, очевидно, качественно не умерило. Согласно детальной реконструкции температуры Северного полушария в 4-м–1-м тыс. до н.э. российского климатолога и историка климата акад. В.В. Клименко, оно представляло собой отклонение (флуктуацию) в рамках долговременного тренда потепления, который зародился в конце 4-го тыс. до н.э. и достиг кульминации около все того же 2200 г. до н.э., после чего круто сменился на противоположный [Клименко, 2009, с. 86, рис. 2, 5, табл. 1]. В свете этой уточненной палеоклиматической картины, кроме того, недавно выявленные «в высшей степени необычные» интенсивные дожди в Нижнем Египте на исходе Старого царства («где-то после правления Пепи II»)12, рассматриваемые как признак постепенного, некритичного для общества сдвига к гипераридным условиям конца 3-го тыс. до н.э. [Welc, Marks, 2014, p. 130; Creasman, 2020(1), p. 25], во-первых, выглядят вполне заурядно, а во-вторых, служат скорее аргументом в пользу резкого иссушения Первого переходного периода, когда не исключается даже пересыхание озера в Фаюме [Hassan et al., 2012, p. 184–185; Hamdan et al., 2016, p. 94]. В довершение всего, «эпизод 4200 калибр. л.н.» зарегистрирован в виде «уменьшения количества осадков» (т.е., как засуха – “a drought signal”) в верхнем водосборе Голубого Нила на Эфиопском нагорье, в районах озер Тана и Хайк (при одновременном прерывании истечения Белого Нила из озера Виктория [Stanley et al., 2003, p. 401]), что равносильно прямому доказательству падения объема годового стока и разливов Главного Нила, «которое, по предположению Белл, могло быть важным фактором коллапса египетского Старого царства» [Marshall et al., 2011, p. 157, 159; Dee, 2017, p. 324–325].
Обсуждение и переосмысление специалистами ассоциирующихся с этой пертурбацией гробничных и литературных текстов, содержание которых «авторы вроде Б. Белл и др. принимали за чистую монету», никогда не прекращалось, а в последнее время заметно радикализировалось в плане дискредитации «катастрофистов» с их «довольно предвзятыми» и «просто несостоятельными» интерпретациями и социоестественными выкладками [Moreno García, 2015, p. 79–80, 83]. Было отмечено, что «все больше египтологов решает отказаться от понятий “крах” или “распад”» применительно к событиям той эпохи [Schneider, 2017, p. 317]. Так, например, Х.К. Морено Гарсия, ранее объявивший рефрен тяжкого голода в письменных источниках Первого переходного периода лишенным историчности «литературным топосом»13 с идеологией возвеличивания щедро раздававших «хлеб и пиво» местных правителей (цель – пропаганда и легитимация их власти по мере и после гибели староегипетской монархии, тогда как периодическая нехватка продуктов питания в фараоновском Египте сказывалась на нем в «политические кризисы» не сильно ощутимее, чем под централизованным государственным управлением) [Moreno García, 1997, р. 3–92]14, в итоге утверждал, что в конце Старого царства «не наблюдается ни внезапного коллапса, ни каких-либо катастрофических изменений природной среды, способных привести к политическому и экономическому хаосу»; «археология не обнаруживает следов кризиса или упадка»; «принимая во внимание все эти свидетельства, представляется, что завершение Старого царства было довольно сложным процессом, в котором изменения климата… играли незначительную роль (если вообще имели место)» и т.п. [Moreno García, 2015, p. 84, 86, 92]. В дальнейшем ученый обращался к теме государственного переустройства в Египте с позднего 3-го тыс. до н.э. уже абсолютно вне палеоэкологического контекста [Moreno García, 2023, р. 10, 14–17, 24–25], как это и было в мировой египтологии до публикации рассмотренных статей гарвардского астронома Б. Белл.
Об акцентировании номархами в своих жизнеописаниях мотивов обмеления Нила, голода и продовольственных раздач для обоснования «собственной мироустроительной миссии» и «претензий на царское достоинство» среди «хаоса» Первого переходного периода я писал в кандидатской диссертации (1996 г., с. 90–91) [Прусаков, 1999(2), с. 147]; идея сама по себе простая, к тому же, как показал А.Е. Демидчик, совсем не безупречная [Демидчик, 2022, с. 20–25]. Версия Х.К. Морено Гарсии удивляет упорством и демонстративностью отхода от природной составляющей явления, ибо учет последней не только не вредит его точке зрения, а наоборот, делает всю концепцию фундированней и логически завершенней, не говоря о том, что отрицать здесь актуальность чрезвычайных факторов окружающей среды, установленных множеством независимых естественнонаучных изысканий, не приходилось уже на момент выдвижения этой гипотезы. Глобальное похолодание конца 3-го тыс. до н.э. с прогрессирующим иссушением водосборного бассейна Нила «достигло своей кульминации в первой половине XXI в. до н.э., совпав с завершающим этапом 1-го Переходного периода. Таким образом, вторая половина III тыс. до н.э. должна была характеризоваться снижением речного стока и уменьшением нильских разливов. По данным Р. Фэрбриджа, к концу XXII в. до н.э. величина стока Нила упала до самого низкого значения (90 км3/год) с начала династического времени». Иными словами, закат Старого царства при VI династии «наступил в эпоху хотя и ухудшающихся, но тем не менее еще сравнительно благоприятных природных условий. Фактически своей кульминации экологическая катастрофа достигла лишь спустя полтора-два столетия и поразительным образом совпала во времени с объединением Египта фиванскими Ментухотепами XI династии… Очевидно, что роль экологической катастрофы завершающих столетий III тыс. до н.э. в контексте наступления в Египте социального хаоса 1-го Переходного периода была до известной степени преувеличена, и полную раздробленность страны на том этапе, по-видимому, обусловила не в последнюю очередь инерция центробежного социально-политического процесса, на пике же экологического кризиса, напротив, началась “сборка” нового централизованного государства (Среднее царство)… С середины XXI в. до н.э. знак тренда глобальной температуры изменился на противоположный, и примерно через 250 лет температура достигла вообще самых высоких значений, когда-либо фиксировавшихся на протяжении всего исторического периода… Этот пик глобального потепления, которому должно было сопутствовать максимальное за весь исторический период увлажнение Северо-Восточной Африки, примерно совпадает со временем правления Аменемхета III и наивысшего расцвета египетского государства эпохи Среднего царства» [Клименко, Прусаков, 1999, с. 6–8].
Добавлю, что за историческими и энвайронментальными переоценками Х.К. Морено Гарсии стоит набирающий обороты и сторонников качественный пересмотр Первого переходного периода как кризисной – «беспорядочно-упадочной» в соотнесении со Старым царством – фазы древнеегипетской цивилизации. Коллизия заслуживает отдельного разговора, поэтому в заключение лишь затрону ее суть, коренящуюся, в частности, в парадоксально мажорном прочтении известных «пессимистических» текстов, которые, негодуя по поводу разорения и «скорби» состоятельных и знатных, рассказывают также о «ликовании» бедняков-простолюдинов, становившихся «обладателями сокровищ» и ровней сановникам. «Монархия сменилась не хаосом, а другими монархиями»; «Первый переходный период предстает не как “темный век”, а, скорее, как динамичный инновационный период», развилка «альтернативных траекторий» исторической и культурной эволюции, пора «альтернативных возможностей социального продвижения и обращения богатств», деятельного образа жизни, личной предприимчивости, обновления ремесел, оживленной внутренней и международной торговли и т.п. [Moreno García, 2015; 2016; Schneider, 2017]. С точки зрения социосинергетики, однако, египтологами-«нетрадиционалистами» описана каноническая бифуркация, неотделимая от понятия катастрофы15; с позиций социоестественной истории это социально-экологический кризис [Клименко, Прусаков, 1999; Прусаков, 1999(2), с. 100–152], «катастрофа предшествующего пути развития» цивилизации как сложной системы, этап беспрецедентного потрясения ее хозяйственно-технологических, общественно-политических и религиозно-идеологических основ [Кульпин-Губайдуллин, 2014, с. 169] – бесспорное «время глубоких перемен в фараоновском социуме» [Moreno García, 2015, р. 92].
|
