Культура и письменность

«Рассказ о Бамси-Бейреке, сыне Кан-Буры» является в хронологическом отношении наиболее ранним сказанием в составе огузского книжного эпоса «Китаб-и дедем Коркут». Вплоть до самого недавнего времени некоторые сказания, относящиеся к этому эпосу, продолжали бытовать в устном и письменном виде на территории современной Турции и Закавказья. К ним относится, прежде всего, и сказание о Бейреке, принявшее форму народной повести с соответствующими жанровыми особенностями. В то же время повесть о Бейреке продолжала сохранять связь с огузским эпосом.

Скачать JATS

«Книга моего деда Коркута» – средневековый книжный эпос огузов

«Китаб-и дедем Коркут» («Книга моего деда Коркута», полное название – «Книга моего деда Коркута на языке племени огузов») является единственным сохранившимся памятником книжного эпоса у тюркских огузских народов. Во многом именно поэтому он всегда представлял особый интерес для тюркологов, а также ученых, занимающихся сравнительным исследованием фольклора и типологией фольклора.
«Книга моего деда Коркута» (согласно Дрезденскому списку) состоит из двенадцати песен-сказаний, повествующих о подвигах огузских богатырей. Основным сюжетообразующим стержнем, вокруг которого группируются сказания эпоса, является борьба огузских племен с неверными, не-мусульманами (гяурами) на землях Малой Азии (Восточной Анатолии) и Закавказья. Кроме того, огузские беги объединены вокруг фигуры эпического певца, мудреца и «патриарха племени» Коркута. Сказания, составляющие «Книгу моего деда Коркута», довольно четко группируются вокруг определенных героев этого эпоса – Салор-Казана, Бамси-Бейрека, так называемых младших богатырей (Амрана, Иекенка).
Сказания о «младших богатырях» объединены рядом общих эпических мотивов – как довольно древних и свойственных тюркскому эпосу в целом (например, освобождение героем своего отца из плена), так и поздних, проявившихся в сказаниях, созданных, по всей вероятности, уже на территории Малой Азии под влиянием местных литературных традиций, прежде всего греческой, армянской и грузинской.
«Китаб-и дедем Коркут» хронологически неоднородна: принято разделять более ранние и относительно поздние сказания. К наиболее поздним по времени создания, по-видимому, относятся «Рассказ об удалом Домруле, сыне Дука-коджи» и «Рассказ о Кан-Турали, сыне Канлы-коджи»: они сложились уже на территории Малой Азии после переселения огузов в Закавказье и «по содержанию… связаны с малоазиатскими сказаниями с центром распространения в греческом Трапезунте» [Жирмунский, 1974, c. 575].
Наиболее ранним, сохранившим в себе следы архаической богатырской сказки можно считать третье сказание «Книги Коркута» – «Рассказ о Бамси-Бейреке, сыне Кан-Буры» (III). В центре этого сказания – история богатыря по имени Бамси Бейрек, который попал в плен к гяурам и затем – неузнанный – оказывается на свадьбе у своей суженой. Будучи одним из наиболее древних сказаний «Книги Коркута», в сюжетном отношении оно тесно связано с эпической традицией многих тюркских народов Поволжья, Закавказья, Средней и Центральной Азии, где главный герой этого сказания известен под именем Алпамыш¹.

Сказание о Бейреке в турецком фольклоре XX в.

Вплоть до самого недавнего времени некоторые сказания, относящиеся к циклу «Книга моего деда Коркута», продолжали бытовать на территории современных Турции и Закавказья (Южного Кавказа). К ним относится прежде всего и сказание о Бейреке, которое продолжало свое дальнейшее существование в рамках совершенно иного, гораздо более позднего жанра турецкой традиционной словесности – жанра народной повести.
Турецкая народная, или городская, повесть, хикайат (hikaye) – жанр турецкой народной словесности, занимающий пограничное место между устной и литературной традицией. Это прозаические тексты новеллистического или фантастического содержания, некогда бытовавшие исключительно в устной форме; зачастую они представляют собой фольклоризованные версии известных на Ближнем Востоке литературных сюжетов или же, как в случае с повестью о Бейреке, являются частью большего эпического цикла (см.: [Аникеева, 2011]). К подобным повестям относят рассказы прозаической версии известного на Кавказе, Ближнем Востоке и Средней Азии эпического сказания о Кёр-оглу, получившей широкое распространение в Малой Азии, а также ряд других сюжетов, как, например, «Ильбейлиоглу» (“İlbeylioğlu”), «Повесть о Шах-Исмаиле» (“Şah-Ismail”), «Джелали-бей и Мехмед-бей» (“Celali Bey ile Mehmet Bey”), ЭКирманшах» (“Kirmanşah”) и др. Большая часть этих повестей генетически связана с устной эпической традицией, а также с волшебной сказкой.
Документально подтвержденные свидетельства устного исполнения народной повести относятся приблизительно к периоду с XVIII по середину XX в., хотя сами истоки хикайата как жанра турецкого фольклора исследователи склонны возводить к более раннему времени.
На сегодняшний день исследования, посвященные бытованию сказания о Бамси-Бейреке в виде народной повести, практически отсутствуют. Различные версии повестей о Бейреке, бытовавшие в том или ином виде в Турции, были собраны в издании Турецкого лингвистического общества (Türk dili kurumu) 1939 г. знаменитым фольклористом Пертевом Наили Боратавом (1907–1998) и с тех пор не переиздавались: ныне даже само это издание [Boratav, 1939] представляет собой библиографическую редкость².

В это издание вошли так называемые Бейшехирская (Beyşehir rivayeti) и Мейданская повести, представляющие собой записанные соответственно в Бейшехире и в селении Мейдан от информантов различные варианты повести о Бейреке, два рукописных текста повести о Бейреке, хранящихся в библиотеке Стамбульского университета под одним инвентарным номером (№ 239), а также несколько небольших текстов, обнаруженных П. Н. Боратавом в джонках – антологиях турецкой народной песенной поэзии. Последние в территориальном отношении происходят из Коньи (во всяком случае, П. Н. Боратав отмечает, что обнаружил эти сборники именно там [Boratav, 1939]). В одном из них встречаются даты 1252 и 1282 г.х. (соответственно 1836 и 1865 гг.).
«Бейшехирская» версия народной повести о Бейреке была записана П. Н. Боратавом в 1934 г. от жителя г. Бейшехир на юго-западе Турции. По словам информанта П. Н. Боратава, торговца Карабета-аги, он слышал ее от своего знакомого Аракела-аги, на тот момент уже умершего. Откуда, в свою очередь, Аракел-ага ее узнал, информанту неизвестно, однако он уверен, что он где-то «вычитал ее». По словам Карабета-аги, Аракел также играл на сазе и «сочинял стихи»; стихотворные фрагменты данного текста, по словам Карабета-аги, Аракел также сопровождал игрой на сазе [Boratav, 1939, c. 5]. Таким образом, даже приведенная Боратавом история происхождения данного конкретного текста – от неизвестного книжного источника (им могла быть или рукопись этого текста, или литографское издание повести³) – к некоему «сказителю» и затем, изустно, к его «ученику» – наглядно иллюстрирует особенность жанра турецкой народной повести, а именно бытование между книжной и устной традициями.

Вариант «Мейданской» повести о Бейреке был записан (опосредованно, учеником Боратава Ахмедом Харманджи) от Шериф-кадын, полуграмотной 55-летней крестьянки из Мейдана, деревни неподалеку от Коньи. П. Н. Боратав особо отмечает, что она едва умела читать и никогда в жизни не покидала окрестности Коньи [Boratav, 1939, s. 54], а различные хикайаты, в особенности тюркю⁴ ашыка Караджаоглана, она узнала от своего отца.

Жанровые особенности повести о Бейреке

На первый взгляд, повесть о Бейреке находится всецело в рамках жанра турецкого хикайата со всеми его особенностями: традиционными формулами зачина и концовки, стилистическими клише, стихотворными фрагментами, персонажами, географией, поворотами сюжета.
Сюжет народной повести о Бейреке – приключения сына «падишаха Огузского иля» Бея Бейрека (тур. Bey Bira, Bey Beyri, Bey Böyre, Bey Böyrek): в сопровождении своего коня он преодолевает множество препятствий, борется с коварными врагами и добывает себе невесту по имени Ал Кавак Кызы (тур. El Kavak Kızı, диалект. Dalgavaq Gızı). Иными словами, фабула повести является достаточно традиционной и типичной для турецкой народной повести, сюжетную основу которой составляет изложение героических деяний и странствия главного героя.
В то же время народная повесть о Бейреке сохраняет ряд сюжетных особенностей, которые позволяют возводить ее к эпическому прототипу сказания о Бамси-Бейреке. Прежде всего, главный герой повести, Бейрек, появляется на свет одновременно с жеребенком, который станет его волшебным конем. Здесь можно увидеть реализацию древнейшего мотива тюркского эпоса: спутником богатыря Алпамыша является его крылатый конь тулпар Байчибар, а Бамси-Бейрек сказания «Книги моего деда Коркута» ездит на «сером [морском] жеребце» (bir deniz kulunu boz aygır), который был приобретен ему еще при рождении. Тулпар – в мифологии различных тюркских народов (у башкир, казахов, татар, киргизов) – волшебный крылатый конь, фигурирующий в эпосе и волшебных сказках; в эпосе об Алпамыше «способный на превращения и наделенный сверхчеловеческим разумом» [Жирмунский, 1962]. Что касается «серого [морского] жеребца» (Boz Aygır) «Книги моего деда Коркута», то этот образ не до конца ясен (в частности, не вполне понятна природа его связи с водой/морем; подробнее см.: [Аникеева, 2018, c. 189–192]). Вполне вероятно, что этот образ «водяной лошади» (дракона?) в целом имеет нетюркское происхождение, и в сказаниях «Книги моего деда Коркута» контаминируется с традиционным для тюркского эпоса древним образом волшебного богатырского коня, наделенного чудесными свойствами. В Бейшехирской повести, а также в рукописных вариантах и в варианте повести из Мейдана, коня Бейрека зовут Бенли-Боз, или Бенги-Боз (Benli Boz / Bengi Boz), что, по мнению некоторых исследователей, напрямую восходит к Boz Aygır Бамси-Бейрека в «Книге Коркута» (см., например: [Gökyay, 2000, с. 331]). Характерно, что и свое имя конь получает тогда же, когда именем нарекают его хозяина, сына падишаха.
Более того, архаическим и восходящим к самым древним образцам тюркского эпического фольклора является как сам обряд наречения богатыря именем, так и мотив бездетности правителя и чудесного появления на свет самого богатыря. Оба этих мотива так или иначе реализуются и в «Книге моего деда Коркута»: о рождении ребенка бездетный Баюндур-хан возносит молитву Всевышнему, а Бамси-Бейрек в огузском эпосе получает имя сразу после совершения своего первого подвига – защиты купцов с их товаром от нападения неверных-гяуров (см.: [Книга моего деда Коркута, 1962, с. 32–35]).
Как уже было сказано, Бейшехирская повесть, как и вариант, записанный в с. Мейдан, а также и рукописные варианты, содержат большое количество стилистических клише, характерных для жанра хикайата и связанных с его параллельным бытованием и в устной традиции, и в книжном виде. Турецкая народная повесть обладает довольно отчетливой формульной структурой, основанной на следующем композиционном принципе: четко выделяются начальные формулы, формулы смены эпизодов и ввода стихотворных отрывков; что касается концовок, то они, как правило, состоят из нескольких элементов, имеющих стилистические параллели в других жанрах тюркского фольклора. Будучи довольно устойчивой, с течением времени эта структура может претерпевать существенные изменения или даже местами нарушаться, как это происходит с новыми изданиями турецких городских повестей (например, изменяются или исчезают начальные формулы или концовки); однако она практически одинакова и для устного, и для книжного бытования хикайата.
Варианты повестей о Бейреке начинаются традиционным для турецкой народной повести зачином⁵:

Evveli vaktını birinde... («В прежние времена…») – Бейшехирская версия);
Râviyân-i ahbâr ve nâkilân-i asâr ve muhaddisat-ı ruzigâr şöyle rivayet ederler ki… («Те, кто передает [рассказывает] новости и старые легенды, рассказывают, что») – Стамбульская рукопись.
Стихотворные фрагменты (как правило, обращения главных героев хикайата друг к другу) также вводятся особыми стилистическими клише:
Aldı Bey Böyre («Сказал Бей Бёйрек»);
Aldı koç; bakalım Bey Böyreye ne diyecek («Сказал баран; посмотрим, что он скажет Бею Бёйреку»);
Aldı kız («Сказала девушка»).
Задачей таких клише является маркировка поэтических фрагментов (beyt) в тексте турецкой народной повести⁶. Присутствие подобного клише в тексте повести явно отсылает к устной традиции, к устному аспекту ее бытования, когда рассказчику (меддаху) требуется обозначить бейты, произносимые героями.

Сами стихотворные фрагменты довольно типичны для турецкого хикайата: они представляют собой диалоги героев. Если текст прозаический является собственно повествованием (имеющим свои стилистические особенности), то поэтические фрагменты текста хикайата представляют собой, как правило, речи героев повести, обращенные друг к другу; стихи, произносимые тем или иным персонажем.
В. М. Жирмунский отмечает, что «анатолийская сказка» (как он называет повесть о Бейреке) «сохранила такие стихи диалогического характера, частично совпадающие между собой в различных ее вариантах и в эпосе: диалог между Бейреком и главою купеческого каравана, который приносит заключенному весть с родины; его диалог с дочерью гяура, с сестрой, узнающей пропавшего брата в переодетом страннике, с женой при пении свадебных частушек и др.» [Жирмунский, 1962, с. 209]. Однако данное утверждение не имеет каких-либо оснований (а также отсылок на источники): если в различных версиях хикайата о Бейреке стихотворные фрагменты действительно вполне закономерно совпадают, то ни о каком совпадении с эпическим текстом «Книги моего деда Коркута» речь не идет.

ТУРЕЦКАЯ НАРОДНАЯ ПОВЕСТЬ И ВОЛШЕБНАЯ СКАЗКА

Вопрос же о соотношении турецкой волшебной сказки и повести-хикайата является одним из важнейших в изучении турецкого фольклора и литературы: до сих пор не вполне ясно, в какой степени можно говорить о родстве этих жанров и можно ли говорить о существовании преемственности между ними (см., в частности: [Boratav, 1946]). Кроме того, некоторые хикайаты включают в себя различные эпизоды, обнаруживающие явное сюжетное родство со сказкой (такие повести выделяются в особую категорию «обрамленных» повестей)⁷.

В числе безусловно сказочных черт, присутствующих в турецкой народной повести, исследователями принято выделять также ряд персонажей, которые фигурируют и в турецкой волшебной сказке, и в сюжете хикайата. Это: святой Хызыр/Хызр, дэв/див, старуха-колдунья, дракон, Арап/Араб («Арабский пехлеван»), Дервиш, Кельоглан-плешивец. Как правило, данные персонажи в турецкой народной повести выполняют те же самые функции, что и в волшебной сказке. Так, святой Хызыр⁸ (или Дервиш, Дервиш-баба), появляющийся в облике белобородого старца, в турецкой городской повести, как и в волшебной сказке, выполняет роль deus ex machina, чудесным образом способствуя преодолению препятствий героем повести. В повести о Бейреке именно Дервиш-баба (в других вариантах Хызыр) помогает чудесному рождению сына у бездетного правителя, подарив падишаху яблоко⁹ с наказом отдать половину яблока жене, половину съесть самому и черенок отдать кобылице.

Географические названия, упомянутые в турецкой народной повести, в большей степени могут свидетельствовать о ее родстве с волшебной сказкой. Особенностью хикайата является то, что в его тексте присутствуют такие традиционные для фольклора страны названия, как Хинд, Чин/Чин-Мачин, Йемен, Кандагар, Хиндустан, Чин-Мачин, город Бадахшан, Карадаг¹⁰. Как правило, в хикайате эти географические названия употребляются точно так же, как и в турецкой волшебной сказке, – это могут быть места проживания главных героев или те, по которым странствует главный герой. Однако, в отличие от турецкой волшебной сказки, эти сказочные топонимы в тексте повести используются наряду с реально существующими географическими названиями Центральной и Восточной Анатолии и соседнего Ирана¹¹,  как, например, крепость Энгерус (Engerus)¹² в рукописном варианте повести о Бейреке, а также в тексте, записанном от жительницы с. Мейдан.

В Бейшехирской повести о Бейреке мы встречаем наряду с Чином (Китаем) упоминания Японии, Парижа и Лондона (“Benim evlat Çin’de mi, Çapunda mı, Paris’te mi, Londura’da mı arayıp bulacaksın”), однако в то же самое время народная повесть сохранила и память об эпическом «падишахе Огузского иля»/«Страны Огузов» (или «огузском падишахе» в Мейданской версии): Oğuz ili padişahı. В «Книге моего деда Коркута» Баюндур-хан – верховный хан всех огузов, а «страна огузов» (Oğuz eli) обозначает не только и не столько конкретное место обитания огузских племен в Малой Азии, но и место, противоположное враждебному краю неверных.
Очевидно, что и «страна огузов», равно как и Япония, Лондон и Париж (до которых расширилась мифологическая география хикайата) являются сказочными условными названиями, свидетельствуя, с одной стороны, о глубокой древности этого сюжета, а с другой, об относительно позднем его оформлении в жанр турецкой народной повести.
Таким образом, «Китаб-и дедем Коркут» в сюжетном отношении тесно связана с другими жанрами турецкого фольклора и литературы, получившими гораздо более позднее развитие и просуществовавшими вплоть до самого недавнего времени; вопрос же о прямой преемственности книжного эпоса и жанра народной повести в турецком фольклоре требует отдельного исследования.