Новые открытия российских археологов в Африке и Азии

Геоморфологические и палеоклиматические исследования последних лет доказывают, что с 11-го тыс. до н.э. заселение Южного Двуречья было возможно без ирригационного земледелия. Вплоть до 6 тыс. до н.э. регион располагал местной строительной древесиной. С 6 го по 4 е тыс. (с периода Убейд 0) происходила морская трансгрессия, в результате чего почти вся территория южной аллювиальной равнины от Эриду и телля Уэйли, по крайней мере до Ниппура, могла представлять из себя водно-болотную экосистему. При этом поселение телля Уэйли, Эриду и Лагаш должны были находиться недалеко от внешней границы дельты. По окончании этой «убейдской трансгрессии», при дальнейшем падении уровня Мирового океана и аридизации климата население Южного Двуречья было вынуждено расширить ирригационное земледелие на обратных склонах намывных валов рек, продолжая в значительной мере полагаться на водно-болотные и морские ресурсы и выпас скота на территориях сезонной осушки. В 3–2 м тыс. до н.э. «море» (a-ab-ba клинописных источников) хотя и находилось вблизи Ура и Лагаша, но представляло собой сложную дельтовую структуру, в которой водные пространства, соленые и пресноводные, перемежались наносными образованиями и болотами. Деурбанизация в конце старовавилонского периода могла быть концом большого цикла приспособления к меняющимся условиям Болотной области, начавшегося после «убейдской трансгрессии». Причины, приведшие к образованию и коллапсу сложных социальных структур, городского общества и государства в Южной Месопотамии необходимо изучать с учетом дельтовых процессов и с широким привлечением современного этнографического материала. Возвращаясь в Ирак после длительного перерыва, российская археологическая экспедиция поставила своей задачей комплексное изучение Болотной зоны. В статье приводятся результаты рекогносцировки на телле Дехайла (ES 34) – одном из крупнейших (наравне с Уром) городских центров старовавилонской эпохи.

Скачать PDF Скачать JATS

Процессы, которые привели к ранней урбанизации, а затем к возникновению государства и письменности в Южном Двуречье, в значительной мере связаны с особенностями физической географии региона.
Аллювиальная равнина Тигра и Евфрата, общей длиной около 700 км и шириной около 200 км, образована молодыми (четвертичными) отложениями этих рек на краю Аравийской плиты, там, где ее нестабильный Месопотамский блок уходит под Евразийскую плиту в области гор Загроса [Pournelle, 2003, p. 68; Jassim, Goff, 2006].
Месопотамский блок геологически делится на три субъединицы – Багдадскую депрессию, Евфратскую, отделенную от Багдадской по линии Наджаф – Амара, и депрессию Шатт-эль-Араб, отделенную от Евфратской в районе Курны по линии, перпендикулярной течению рек. Историко-географическое деление аллювиальной равнины, как мы увидим ниже, примерно соответствует этим геологическим субъединицам.
Градиент понижения аллювиальной равнины очень мал, снижаясь по мере приближения к морю, и лицо равнины – и тем самым человеческой деятельности на ней – обусловлено меняющейся во времени гидрографической картиной, а она, в свою очередь, зависит от небольших по величине изменений в рельефе и режиме осадков [Pournelle, 2003, p. 66]. Даже небольшая разница в наклоне нестабильной части плиты от одной субъединицы к другой сильно влияет на общую обстановку.
Современная Болотная область расположена в основном в Евфратской части, так как плита в этом месте имеет небольшой наклон с запада к востоку, поперек течения рек. Это способствует растеканию рек на отдельные рукава и образованию постоянных и сезонных озер и болот. Ниже по течению, в области депрессии Шатт-эль-Араб, плита наклонена к югу, что примерно совпадает с кратчайшим направлением к морю. В наши дни Евфрат и Тигр сливаются в общее русло Шатт-эль-Араб сразу ниже Курны, в 200 км от нынешней береговой линии Персидского залива. Однако Болотная зона продолжается к югу и с арабской, и с персидской стороны (Сузиана), вплоть до Басры, где расположен Зубейрский силл (пластовая интрузия), преграждающий путь приливным водам Персидского залива и ограничивающий растекание пресноводной Болотной области в юго-восточном направлении.
В большей степени, чем Зубейрский силл, Болотную область ограничивают в нижнем течении два аллювиальных веера: плейстоценовый Вади-Батин с аравийской стороны, и голоценовый веер (в отечественной терминологии – конус выноса) рек Каруна и Кархе с персидской стороны [Pournelle, 2003, p. 72]. Эти веера сжимают течение рек в узкость, хорошо заметную на всех картах и спутниковых снимках. Узкая часть этой «воронки» и является нижней границей современной Болотной области. В верхнем течении Болотная область ограничена примерно по линии Насирия – Амара, местами выходя за нее к северо-западу, что в целом и соответствует средней, Евфратской субъединице Месопотамского блока Аравийской плиты.
Подобная картина с перемежающимися речными рукавами, сезонными и постоянными озерами и болотами свойственна многим дельтам больших равнинных рек; таковы дельты Нила, Дуная, Днепровские плавни, тугаи в низовьях Амударьи и Сырдарьи. Заболоченные участки таких дельт имеют большое значение для экологии своего региона, служат местами остановки перелетных птиц, источниками разнообразных природных ресурсов для местного населения. Социальная роль дельтовых болот до недавнего времени оставалась в тени; предполагалось, что это – маргинальные территории, лежащие в стороне от главного пути исторического развития.
К концу 1950-х гг. в мировой исторической науке сложилось убеждение в главенствующей роли ирригации в образовании государств Двуречья. К этому же времени относилась вторая (после первой в 1930е гг.) дискуссия об азиатском способе производства, в фокусе которой оказалась вышедшая в 1957 г. работа Карла Виттфогеля «Восточный деспотизм. Сравнительное исследование тотальной власти» [Wittfogel, 1957]. Изучение древних ирригационных систем привело автора к его концепции «гидравлического государства», деспотии, экономика которой основана на орошаемом земледелии¹. Во второе послевоенное десятилетие обсуждение деспотий было неизбежно после бедствий, которые испытал весь мир. Поэтому вопросы ирригации в Месопотамии оказались весьма актуальны для идеологии того времени.

В 1960 г. вышел номер журнала «Ирак», посвященный памяти Леонарда Вулли и его раскопкам в Уре. В нем была опубликована статья Торкильда Якобсена «Воды Ура» с реконструкцией древней гидрографии Южного Двуречья на основе текстовых источников и исследований поверхностной керамики².

Как известно, аллювиальная равнина Тигра и Евфрата расположена ниже линии среднегодовых осадков (изогиеты) 200 мм, что должно исключать земледелие на дождевом орошении. Метод Якобсена был основан на предположении, которое казалось естественным, что в таких аридных условиях люди могли селиться только вдоль берегов каналов и рек. Соответственно, проследив наличие поселений по скоплению фрагментов керамики на современной дневной поверхности, можно было бы реконструировать древнюю гидрографию, «воды орошения, без которых никакие города или другие постоянные человеческие поселения не могли бы существовать» [Jacobsen, 1960, p. 175].
Работа Т. Якобсена вызвала большой интерес к реконструкции водных протоков Междуречья, проявившийся прежде всего в фундаментальной работе Роберта Адамса [Adams, 1981], который показал, что ирригация не была условием первоначального заселения аллювиальной равнины, а развилась в определенный момент ее истории.
К началу войны в Персидском заливе (1990) в Ираке было немало западных экспедиций, в том числе в Ниппуре, Лагаше, Фаре (Шуруппак) и Машкан-Шапире [Stone, 2003, p. 185]. Эти экспедиции, работавшие на новом методологическом уровне, позволили сделать следующий шаг в изучении исторической географии Южного Двуречья.
Когда война и последующие события оторвали археологов от полевых исследований, Роберт Адамс и его коллеги сумели донести до американских властей [Pournelle, 2003, p. 14] необходимость сохранить и открыть для публичного использования спутниковые фотографии программы CORONA, созданной в конце 1950-х гг. для наблюдения за ракетными позициями СССР³.

Кэрри Ритц и Дженнифер Пурнель собрали в своих работах [Pournelle, 2003; Hritz et al., 2012(1)] весьма полную информацию из спутниковых фотографий разных систем и периодов и обширные данные из архивов аэрофотоснимков разных стран, что позволило увидеть Южное Двуречье в совершенно новом свете. В последние годы, когда полевая работа в Южном Ираке снова стала возможной, вышли работы геоморфологов и палеоботаников, в том числе иракских [Altaweel et al., 2019], которые позволили верифицировать результаты дистанционных исследований и дополнить их важными полевыми данными.
Иракский археолог Абдуламир Хамдани, в 2003–2008 гг. инспектор Директората древностей и наследия по мухафазе Ди-Кар⁴, в ходе борьбы за спасение археологических памятников от массовых грабежей проводил археологические разведки на территории от телля Шмит вблизи древней Уммы (эта область подвергалась тогда наиболее жестокому разграблению) в сторону Лагаша и современных болот, которые тогда находились в осушенном состоянии. Было зафиксировано около 650 памятников, не выявленных предыдущими разведками, в том числе 60 памятников на в то время осушенной территории Болот [Hamdani, 2008, p. 228–229, Hamdani, 2014] – от раннединастического до исламского времени, по данным поверхностной керамики.

Обнаружение памятников под большими водными пространствами Центральных болот, начатое еще Жоржем Ру [Roux, 1960, p. 30], снова поставило вопрос об изменении береговой линии Персидского залива в разные исторические эпохи. Поселения, найденные в разведках Хамдани, находятся ниже по течению, чем Ур, Лагаш и Ларса. Между тем существует слишком много свидетельств – и текстовых, и археологических – в пользу того, что эти города принимали морские суда, имели дело с морскими рыбаками, содержали гавани⁵ и тем самым должны были бы находиться поблизости от моря [Козырева, 2016, с. 39].

В течение XX в. ассириология постепенно расставалась с представлениями Роулинсона и позднее Де Моргана о неуклонном отступлении береговой линии Персидского залива вследствие накопления речных наносов. Еще в 1925 г. Арнольд Вильсон показал, что седиментация в устье р. Шатт-эль-Араб в 600 раз меньше, чем полагал Де Морган, в силу более сложного механизма распределения стока Тигра, Евфрата и Каруна [Wilson, 1925, p. 232].
Периодические подъемы уровня рек, усиленные приливными и нагонными явлениями со стороны моря, приводят к тому, что в «воронке» между конусами выноса Вади-Батин, Кархе и Каруна происходит перераспределение взвесей и частичная очистка стока Шатт-эль-Араб [Pournelle, 2003, p. 72–73]. Значительная часть твердого стока Тигра и Евфрата остается при этом в Болотной зоне, а внешняя дельта Шатт-эль-Араб формируется в основном наносами из Каруна.
По современным представлениям, тенденция изменения береговой линии Персидского залива до и во время ранней урбанизации Месопотамии противоположна той, которую предполагали Роулинсон и Де Морган: Персидский залив не отступал от Месопотамской равнины, а внедрялся в нее в результате подъема уровня Мирового океана. К 6000 г. до н.э. морская трансгрессия дошла до Зубейрского силла, а в последующие столетия началось затопление современной Болотной зоны распресненной морской водой. Эти события примерно соответствуют культуре Убейд 0 на телле Уэйли вблизи Ларсы [Huot, 1985, p. 301]. Затопление достигло своего максимума к 4000 г. до н.э., когда уровень моря был выше современного на 1–2 м [Dalongeville et al., 1993, p. 50] или выше⁶, а абсолютные высоты равнины в районе Амары были предположительно ниже современных на 10 м. По данным Аднана Аркави [Arqawi, 2001], в области Насирии морская распресненная вода стояла еще в 3600 г. до н.э., а с 3300 г. образцы показывают наличие там берегового соленого болота или области приливной осушки, что говорит о начале регрессии моря. К 1му тыс. до н.э. положение береговой линии приблизилось к нынешнему.

Главное возражение против присутствия морской воды под стенами Ура, Ларсы, Лагаша и других шумерских городов, сформулированное Нютцелем, приводится у Дэниела Поттса [Potts 1997, p. 39; Nützel 1980, p. 98–99]: сельскохозяйственные культуры зерновых, на которых должна была быть основана экономика этих городов, не могли бы выдержать соленой воды, которая неизбежно попадала бы в ирригационные системы во время приливов⁷.

Однако сложность равнинного микрорельефа – причина того, что ни для какого момента времени береговую линию нельзя представить себе в виде прямой черты от Амары до Насирии, отделяющей море от суши, как это делается даже в современных публикациях [Milli, Forti, 2019, p. 29]. Для прямой черты была бы нужна геологическая «ступенька», наподобие той, которая отделяет месопотамскую равнину от аравийской пустыни. Такой «ступеньки» здесь нет⁸. Берега Персидского залива убейдской, урукской и последующих эпох надо представить себе так же, как и современную внешнюю дельту р. Шатт-эль-Араб, похожую, по выражению Дженнифер Пурнель, на «шахматную доску, где перемежаются полосы осушки, песчаные бары, себхи⁹, сельскохозяйственные территории и пресноводные протоки» [Pournelle, 2013, p. 124]. При этом надо иметь в виду, что эта акватория сообщается с «большим» Персидским заливом через горловину между аллювиальными конусами выноса. По всем этим причинам «море», a-ab-ba шумерских клинописных источников, которое могло плескаться под стенами Ура и Лагаша, не представляло собой единой водной поверхности и было далеко от «большой воды» Персидского залива.

Если на месте современной Болотной области находилась дельта, каков же был ландшафт выше по течению, в области Уммы и Ниппура? Линия раздела Багдадской и Евфратской депрессий проходит чуть южнее Ниппура, а к северо-востоку от Ниппура находится озеро Далмадж, указывая на остатки водно-болотной местности. Возможно ли, что вся дельтовая система в убейдское время была «сдвинута» выше по течению, так, что Ур был расположен относительно тогдашнего моря примерно так же, как современная Басра расположена относительно нынешнего Персидского залива, а Урук лежал посреди водно-болотной области, как современная Амара? На приведенных в работе Дж. Пурнель фотографиях Урука отчетливо видна «птичья нога» – тип дельты, где намывные валы русел¹⁰ выделяют их среди окружающей заболоченной или затопленной низменности, так что город стоит «не столько на реке, сколько внутри реки», действительно очень напоминая такую же «птичью ногу» в современной Амаре на Тигре [Pournelle, 2003, p. 96–98].

Особенности рельефа района не препятствуют «сдвигу» Болотной зоны вплоть до Багдадской депрессии. Возможен ли был такой сдвиг – зависит не столько от морской трансгрессии, сколько от высот равнины в интересующие нас эпохи. Оценить эти высоты, исходя только из темпов аккумуляции наносов, невозможно, так как одновременно происходит неравномерная, очаговая дефляция, в некоторых случаях обнажая аллювиальную равнину вплоть до галечных слоев, существовавших еще до голоцена [Pournelle 2003, p. 160].
В пользу «сдвига» Болотной зоны к северо-западу говорят результаты раскопок американской экспедиции в Машкан-Шапире в 30 км к северу от Ниппура в 1987–1990 гг. [Stone, Zimansky 1992; Stone, Zimansky, 2004]. Расположение четырех каналов внутри городской застройки, вместе с гаванями, говорит о городе, вписанном в контекст дельты, наподобие расположенных ниже по течению Ура, Абу-Тбейра и Лагаша. Машкан-Шапир, заселенный с урукского времени, пережил расцвет в старовавилонский период и был оставлен во время деурбанизации центральной и южной частей аллювиальной равнины между 1739 и 1720 гг. до н.э. по средней хронологии [Stone, 1992, p. 214].
Рельеф аллювиальной равнины говорит о том, что в районе Сиппара и Эшнунны влияние дельтовых процессов должно было закончиться. Возможно, Машкан-Шапир следует считать ориентиром для верхней (северо-восточной) оконечности Болотной или переходной к ней области, по крайней мере для старовавилонского времени.
Можно предположить, что вся Южная Месопотамия, начиная с убейдского и вплоть до касситского времени, была вовлечена в дельтовые процессы – за исключением, быть может, довольно слабо изученных подножий Загроса (так называемого транстигридского коридора) и еще менее изученной полосы вдоль аравийской пустыни.
По результатам исследования фитолитов из кернов скважин в области озера Далмадж вблизи Машкан-Шапира, в области сассанидского канала Нахраван, из старых образцов грунта из Ниппура и скважин в области Урука, в совокупности с новыми климатическими данными, полученными при изучении сталагмитов в пещере Шалайи в Иракском Курдистане, коллектив авторов [Altaweel et al., 2019] пришел к выводу, что к югу от Багдада с 11го тыс. до н.э. существовали условия для обитания вследствие более умеренного и влажного (по сравнению с нынешним) климата. Эти условия стали существенно меняться в сторону аридизации в период между 6м и 4м тыс. до н.э. со сложной динамикой. Начиная с 10 500–10 175 до н.э. (кал. ¹⁴C) засвидетельствовано присутствие финиковых пальм, а с 8го по 6е тыс. до н.э. присутствие дубов (Quercus sp.) [Ataweel et al., 2019, p. 9, 18], как в районе оз. Далмадж, так и в районе Урука.
В Южной Месопотамии имеется редкая и до конца не оцененная возможность наблюдать этнографические аналогии с древней дельтовой зоной благодаря тому, что Болотная область существует и в наши дни вместе со своим населением, несколько раз сменившим язык, но сохранившим характер приспособления к окружающей среде. Кроме населения болот как такового (ма'адан, «болотные арабы»), важным источником этнографических наблюдений является и сельскохозяйственное население, живущее на краю болот, и местные религиозные меньшинства (в частности, мандейские общины в Насирии и Амаре), в совокупности дающие представление о хозяйственном и культурном разнообразии способов адаптации человека к условиям Южной Месопотамии.
Библиография этнографических исследований и путевых записок о современной Болотной области (XIX–XX вв. н.э.) довольно обширна; она, в частности, приведена в диссертации Абдуламира Хамдани [Hamdani 2015, p. 19, p. 224–253] и в составленной при его же участии библиографической справке для включения Болотной области в список Всемирного наследия ЮНЕСКО [Hamdani, Touilli, 2011, p. 30–34].
Кроме известной книги путешественника Вильфреда Тесигера [Thesiger, 1964] и его более ранней статьи [Thesiger, 1954], надо отметить исследование поселка Чебайш, выполненное в тех же 1950-х гг. Шакером Салимом [Salim, 1962; Rodinson, 1965], и работы Эдварда Охсеншлагера [Ochsenschlager, 2004], керамиста американской экспедиции в Лагаше с 1968 г., впоследствии этноархеолога. По-видимому, автором последних по времени профессиональных фотографий Болотной области, еще не затронутой разрушительными процессами 1970–2000-х гг., является Ник Уилер. Они приведены в книге мемуарного характера, написанной последователем Тесигера Гевином Янгом [Young, Wheeler, 1977].
По совокупности этнографических данных мы видим весьма большое разнообразие ресурсов Болотной зоны [Козырева, 2016, с. 26]: рыба, местные и перелетные птицы, возможность пасти скот на участках сезонной осушки, где летом есть трава, а также великое разнообразие возможных способов использования тростника. Он применяется для строительства монументальных зданий, хижин, укрытий для скота, уборных, изготовления крыш, постелей, циновок, корзин, колыбелей, прослоек между кирпичами в сырцовых постройках (их следы нередко можно видеть на древних памятниках), больших и малых лодок, музыкальных инструментов, приспособлений для ловли птиц, примесей для гончарной глины, мыла (его делают из тростникового пепла) и, что весьма важно, в качестве топлива, в том числе для гончарного и кирпичного производства (другим топливом для этих производств является широко распространенная нефть). Молодые побеги тростника используют на корм скоту и для изготовления сластей [Hamdani, 2015, p. 207].
Сопоставив это богатство ресурсов с современными представлениями о палеоклимате 11–8го тыс. до н.э. и о морской трансгрессии 6–4го тыс. до н.э., трудно остаться при мнении, что первоначальное заселение южной части аллювиальной равнины было обусловлено успехами в ирригационном земледелии. Возделывание зерновых в узкой полосе вдоль рек является в Болотной зоне одной из возможных стратегий выживания наряду со скотоводством на сезонно осушаемой территории и эксплуатацией собственно болотных ресурсов, охотой и в особенности рыболовством.
С началом морской регресии и аридизацией климата характер южного аллювия стал меняться от водно-болотной («плавней»), где сельское хозяйство могло играть вспомогательную роль, к периодически затопляемой местности, где необходимость в ирригационном земледелии могла стать более настоятельной. Тем не менее великие города Южного Двуречья еще долго стояли «в реке», в водно-болотном окружении, о чем сохранилось много свидетельств в языке и в искусстве.
Быть может, именно пост-убейдская аридизация и морская регрессия привели, в цепочке событий, к гиперурбанизации Урука в следующий исторический период. Наряду с коллапсом мелких поселений [Adams, 1981, p. 72 sqq.] этот беспрецедентный рост древнего «мегаполиса» представляется нам свидетельством серьезного социального «дискомфорта» в терминологии Шибутани-Дьяконова [Дьяконов, 2007].
C 1970-х гг. в Сирии и в Турции, а затем и в самом Ираке началось строительство дамб на Тигре и Евфрате для получения электроэнергии, орошения окружающих территорий и регулирования стока. Объем воды, поступающий по обеим рекам в Ирак, сократился. После затяжной и кровопролитной ирано-иракской войны, затронувшей в 1984 г. и Болотную зону, и в особенности после шиитского восстания 1991 г., правительство Саддама Хуссейна решило, что «проблема Болот», в предыдущие эпохи скрывавших беглых рабов или вооруженные племена, слабо подчинявшиеся центральному государству [Hamdani, 2015], требует окончательного решения. Несмотря на тяжелое экономическое положение в Ираке, были достроены Главный дренажный канал («Третья река») и канал «Мать всех битв» для сброса вод из бассейна Евфрата в Персидский залив, минуя Болота; на Тигре с той же целью были сооружены «канал Славы» и «канал Процветания». Болотная область была на 90% превращена в пустыню; около 200 тыс. жителей Болотной области были вынуждены покинуть ее и пополнили ряды люмпенизированного городского населения. Социальная катастрофа в Болотах стала одной из причин массовых грабежей археологических памятников Юга людьми, обездоленными в результате войн и государственного насилия.
Бедствие, казавшееся необратимым, прекратилось вместе с падением режима Саддама Хуссейна. Уже в 2003 г. местные жители начали разрушать дамбы. Болота стали постепенно наполняться водой. В 2010 г., благодаря усилиям неправительственной организации «Природа Ирака» (Nature Iraq), на средства Министерства ирригации была построена земляная плотина, полностью перекрывшая Евфрат в 20 км ниже Чебайша с целью поднятия уровня воды в Болотах.
В настоящее время прежний облик Болот в значительной мере восстановлен. Многие жители вернулись к своей традиционной жизни, несмотря на отсутствие электричества, школ и медицинской помощи в болотных селениях. Полному восстановлению экосистемы препятствует остро недостаточный сток рек из-за отбора воды на плотинах в Сирии, Турции и Иране.
Как на исходе Второй мировой войны история Южного Двуречья стала поводом для теории всемогущего «гидравлического государства» и связанных с этим дискуссий, так в наше время эта же история увлекает исследователей совсем другой моделью, актуальной сегодня: устойчивостью экологической среды к антропогенным воздействиям [Algaze, Pournelle, 2014; Hritz, Pournelle 2016].
В 2017 г., благодаря сотрудничеству c Директоратом древностей и наследия Министерства культуры Ирака, руководителем которого был тогда доктор Кайс Хусейн, мы вместе с ведущим научным сотрудником Института археологии РАН Шахмарданом Амировым начали подготовку к российско-иракской комплексной экспедиции в Болотную область. Это стало возможным благодаря деятельному участию и помощи со стороны многих иракских, российских и западных коллег, прежде всего Абдуламира Хамдани, Амира Доши, Амджада Неама, Тахира Хоссейни, Муртады Хашима, Рауфа Мунчаева, Элизабет Стоун, Джейн Мун, Роберта Киллика¹¹.

Один из памятников, предложенных нам для исследования, – крупное поселение старовавилонского периода, которое в документации наших иракских коллег относится к группе теллей Дехайла. В каталоге разведок в районе Эриду и Ура, проведенных Генри Райтом [Wright, 1981, p. 300], ему соответствует номер 34; этот главный телль мы будем называть Дехайла-1.
Мы посетили эти места дважды, в ноябре 2018 и в апреле 2019 г.; во время второго визита Василием Новиковым были сделаны ортофотоплан и высотная модель телля¹². Видимая на поверхности часть поселения имеет каплевидную форму и находится в излучине древнего русла реки или крупного канала, которое было связано с Евфратом. Согласно [Jacobsen, 1960, p. 181], это «канал равнины Эриду», id₂.edin.eriduga(NUN)^ki, который мы, для краткости и благозвучия, будем называть «река Эриду». Ниже по течению этой реки (или канала) в 26 км по прямой от Дехайлы расположен древний город Эриду, возникший не позднее периода Убейд 1.

Примерно в 5 км к западу от Дехайлы протекала другая река (или канал), которая впадала в реку Эриду в 2 км к югу от Дехайлы. Эта Западная река, как мы ее пока будем называть, меандрировала сильнее р. Эриду, что, может быть, говорит о ее более древнем или естественном происхождении. Впрочем, взаимные превращения естественных русел и искусственных каналов обычны для Месопотамской равнины. На берегах Западной реки, в 6 км к северо-западу от Дехайлы-1, находятся два телля общей площадью чуть меньше 9 га: Хомор-1 и Хомор-2. Южный из них, Хомор-2, зарегистрирован у Г. Райта под №36 [Wright, 1981, p. 340], с размерами 320×275 м и периодами заселения от позднеубейдского до урукского и от Ур III до касситского.
К востоку от Дехайлы к р. Эриду Т-образно примыкает древний водный поток, уходящий на восток-северо-восток. Характер примыкания этого потока, который мы будем пока называть Восточной рекой, заставляет предполагать, что он не может быть синхронным р. Эриду, так как перекрыт застройкой Дехайлы.
Такое расположение города, перекрывающего собой старицы Восточной реки и р. Эриду, может говорить о его одномоментной постройке в результате какого-то чрезвычайного события.
Городскую застройку пересекают две линии с востока на запад, соединенные двумя линиями с юга на север, образуя вместе букву H, положенную на бок. Это очень напоминает каналы Машкан-Шапира, но, по словам Элизабет Стоун, в Южном Двуречье «везде, где были проведены геоморфологические исследования, понижения между отдельными частями телля оказались водными протоками» [Stone, 1995, p. 239], в том числе в Уре, Ларсе и Ниппуре. Вероятно, подобную схему каналов мы видим и в Дехайле-1. Некоторые из этих каналов оканчиваются эрозионными ручьями, а на продолжении как минимум одного из этих предполагаемых каналов находится хорошо заметная стена из обожженного кирпича, протянувшаяся вплоть до берега р. Эриду.
На противоположном, восточном берегу р. Эриду напротив Дехайлы-1 находится телль Дехайла-2 площадью 8.9 га, расстояние до которого от границы зоны эрозии Дехайлы-1 160 м. Расположение его удобно для контроля за движением по реке, будь то крепость или таможня. Поверхностная керамика Дехайлы-1 позволяет пока говорить о заселении города только в старовавилонское время – в конце периода Исин-Ларса, как считает Г. Райт [Wright, 1981, p. 339]. А. Хамдани уверенно датирует его временем Первой династии Приморья, но керамический материал из его разведок, на котором эта уверенность основана, пока не опубликован.
Дехайла-1 находится в 30 км к западу от Ура и сопоставима с ним по размерам (площадь Ура времен «поздней Ларсы» – не менее 60 га [Wright, 1981, p. 339]). Другого такого же крупного города в пределах района разведок Г. Райта и А. Хамдани нет. Такое соседство легко наводит на мысль, что после разрушения Ура Самсуилуной в 1739 г. до н.э. (средняя хронология) и предполагаемой последующей деурбанизации население Ура могло перейти в Дехайлу и этот город мог стать одним из центров Первой династии Приморья, а может быть, и ее столицей [Hamdani, 2015, p. 169–171; Campbell et al. 2017, p.40, n. 85].
В 5.5 км к юго-востоку, вниз по течению р. Эриду, находится небольшое поселение Умм-аль-Джемаджим (ЕS 156), где обнаружена керамика от Джемдет-Наср до раннединастического (РД) периода, и найдены глиняные серпы (поздний Убейд)? В целом, по данным Г. Райта, эта область в раннединастическое время пустовала [Wright, 1981, p. 328], так что появление здесь поселения раннединастического периода – важный знак. К востоку от него на фотографии CORONA Дж. Пурнель отмечает «сотни мелких каналов, шириной от 1.5 до 10 м», которые просачиваются сквозь намывной вал р. Эриду и уходят в Болота [Pournelle 2003, p. 174]. На той же фотографии примерно в 3.3 км к северо-северо-западу от ES 156 и в 1.7 км к северо-востоку от Дехайлы предположительно находится еще одна болотная область.
Если эти предположения правильны, то в Дехайле, в непосредственной близости от болота, мы встретим крупный город, повседневная жизнь которого в конце старовавилонского периода должна была во многом зависеть от болотных ресурсов, наподобие того, как это могло быть в самый ранний, (до)убейдский период заселения этой местности.