СТАТЬИ

В статье анализируются два донесения участника XI (1830–1840) и главы XII (1840–1849) Российской духовной миссии в Пекине, архимандрита Поликарпа (Тугаринова), найденные в Архиве внешней политики Российской империи (Москва). Оба письма датированы 15 мартом 1847 г. и адресованы в Азиатский департамент Министерства иностранных дел Российской империи. Архивные документы представляет собой копию с оригиналов с визой управляющего Министерством иностранных дел Российской империи Карла Нессельроде и комментарием об ознакомлении с текстом донесений императора Николая I 26 июня 1847 г. В первом донесении архимандрит Поликарп сообщает о проводимой им подготовительной работе по установлению связей с китайскими чиновниками Лифаньюаня с целью заключения нового торгового соглашения между Российской и Цинской империями, впоследствии известного как Кульджинский трактат (1851). Второе донесение содержит различные сведения о положении дел в империи Цин. Упоминается вопрос о морской доставке продовольствия из южных провинций в Тяньцзинь купцами из Шанхая. Значительная часть второго донесения посвящена приезду в Пекин корейского сановника, имевшего при себе список корейских христиан на латинском языке, который планировалось передать для перевода в Российскую духовную миссию с целью выявления корейцев, исповедующих христианство, которое в то время было в Корее запрещено. Последние через китайских католиков успели передать в Пекин письмо с просьбой к архимандриту Поликарпу перевести список таким образом, чтобы не выдать их корейскому правительству. Текст данного письма на латинском языке и его русский перевод прилагаются. Однако ни китайские, ни корейские власти к нему так и не обратились. Заключительная часть послания посвящена двум французским миссионерам, тайно побывавшим в Монголии и Тибете и выдворенным из Лхасы в Гуанчжоу: Жозефу Габе и Эваристу Режису Юку. Письма публикуются и комментируются впервые.

Скачать PDF Скачать JATS

Участник XI (1830–1840) и глава XII (1840–1849) Российских духовных миссии в Пекине (РДМ) о. Поликарп (Тугаринов)¹ долгое время оставался в тени более известных персон, трудившихся на пекинском подворье в период, когда РДМ сочетала в своей работе научную, дипломатическую и миссионерскую деятельность в империи Цин.

В отечественной историографии XX в. образ о. Поликарпа во главе XII миссии неоднократно менялся. Так, в дореволюционной работе архимандрита Авраамия «Краткая история Русской православной миссии в Китае» о. Поликарп обнаруживает способности «тонкого политика и осторожного дельца»². Автор делает особый акцент на его успешной дипломатической деятельности по выстраиванию связей с китайским Лифаньюанем³ по широкому кругу вопросов.

В послереволюционных работах имя о. Поликарпа, как правило, несёт на себе тень воспоминаний крупного дореволюционного востоковеда В. П. Васильева⁴, который, будучи прикомандированным к составу XII-й РДМ и находясь в подчинении архимандрита, не сошёлся характером со своим начальником. Вслед за Васильевым эпитетами «мелочный» и «невежественный» награждает о. Поликарпа и П. Е. Скачков⁵, автор авторитетного труда «Очерки истории русского китаеведения» [Скачков, 1977, с. 205], в значительной степени игнорируя научные⁶ и дипломатические⁷ успехи главы XII РДМ, а также положительное влияние, которое оказал архимандрит на буддологические штудии членов миссии⁸. Более «объёмный» образ о. Поликарпа мы находим в работе А. Н. Хохлова⁹, который первым в советской историографии процитировал письма и донесения самого о. Поликарпа. Однако и здесь «оценка Васильева» всё ещё довлеет над личностью главы XII-й миссии: «архимандрит Поликарп отличался властолюбивым характером, презрительно относился к своим подчинённым, особенно к людям со светским образованием. К тому же он нередко жаловался на своих подчинённых высшему начальству» [Хохлов, 1979, с. 16].

Более нейтральный образ главы XII миссии мы находим в работе А. С. Ипатовой¹⁰, опубликовавшей ряд выписок из эпистолярного наследия о. Поликарпа, где глава XII РДМ предстаёт перед читателем как внимательный и вдумчивый информатор, сообщающий в Россию интереснейшие сведения о Цинской империи в период между первыми опиумными войнами [Ипатова, 1991].

Не отрицая негативных черт в характерах некоторых членов РДМ, неоднократно проявлявшихся в трудных условиях пребывания в Пекине, мы полагаем, что эти черты не должны заслонять их успехов на научном и дипломатическом поприще. Достижения В. П. Васильева в востоковедении широко известны, тогда как научное и особенно дипломатическое наследие о. Поликарпа всё ещё ожидает своих исследователей.
Благодаря стараниям Хохлова и Ипатовой наследие о. Поликарпа перестало быть «немым», однако образ архимандрита по-прежнему фрагментарен и не позволяет в полной мере судить о его деятельности на посту начальника XII РДМ. С этой целью ниже мы публикуем два послания о. Поликарпа в Азиатский департамент.
В нашем распоряжении имелись копии посланий о. Поликарпа, ныне хранящиеся в Архиве внешней политики Российской империи (АВПРИ)¹¹. Оба послания датированы 15 марта 1847 г. Точный адресат не указан, но, вероятнее всего, это был Николай Иванович Любимов¹², возглавлявший в тот период Азиатский департамент¹³ МИД и имевший постоянную переписку с о. Поликарпом. Копии с посланий предваряют отзыв и виза Управляющего Министерством иностранных дел Российской империи Карла Нессельроде¹⁴, копии снабжены также комментарием об ознакомлении с ними императора Николая I, что демонстрирует высокую степень внимания, которая уделялась в Петербурге посланиям главы РДМ.

Значительная часть первого донесения посвящена подготовительной работе о. Поликарпа к заключению нового торгового трактата между Российской и Цинской империями. Необходимость подобного трактата для России возникла после Первой опиумной войны (1839–1842), в результате которой западные державы навязали Китаю целый ряд торговых соглашений¹⁵.

В описании своих действий по подготовке к заключению трактата о. Поликарп предстаёт перед нами человеком сведущим в положении дел современного ему Китая, будь то привычки и нравы китайских чиновников, порядок принятия решений цинским правительством и т.д. Рекомендация вести переговоры в Пекине, не позволяя китайской стороне затягивать дело консультациями со столицей и вдали от внимания западных держав, также выдаёт в архимандрите осторожного и внимательного дипломата. Отметим, что глава РДМ, как лицо духовное, не обладал правом заключения торговых трактатов, однако вполне мог заниматься подготовительной работой к их подписанию. Отсюда в МИД следует рекомендация уладить вопрос о заключении нового трактата в период грядущей смены состава миссии. Ключевая роль в этом деле придавалась приставу следующей миссии.
Исходя из письма, трактат планировалось заключить в ходе мирных переговоров без демонстрации силы, однако фраза архимандрита о том, что в случае проволочек Русское правительство «…может быть, найдётся вынужденным приступить к решительным действиям против Китая гораздо скорее, нежели как оно желало и располагалось бы», выдаёт, что уже в этот период мог существовать некий план военной экспансии Российской империи на Дальнем Востоке.
В донесении нет сообщений о конкретных статьях нового трактата, не упоминаются и названия пограничных китайских городов, которые планировалось открыть для русско-китайской торговли на западной границе Китая. Тем не менее, исходя из контекста, речь явно идёт о будущем Кульджинском трактате, заключённом 25 июня (6 августа) 1851 г. в Кульдже¹⁶ русским дипломатом Е. П. Ковалевским¹⁷, в 1849 г. побывавшим в Пекине в должности пристава XIII РДМ, и цинским сановником Ишанем¹⁸.

Второе донесение о. Поликарпа содержит различные сведения о текущей обстановке в Цинской империи. В нём архимандрит обращает внимание на то, что маньчжурские власти всё чаще прибегают к услугам частных торговцев из Шанхая по доставке продовольствия с юга на север морем, что, по его мнению, может иметь негативные последствия для русско-китайской торговли, осуществлявшейся в Кяхте.
Вторая половина письма посвящена приезду в Пекин некоего корейского сановника, при котором был список на латинском языке, содержащий имена корейских католиков, который планировалось отдать в РДМ для перевода на китайский язык. По просьбе корейских христиан о. Поликарпу через китайских католиков было передано письмо на латинском языке с просьбой перевести список таким образом, чтобы не повредить корейским христианам. Приводя подробности своей дальнейшей беседы с китайцем, передавшим это письмо из Кореи, о. Поликарп обратил внимание на противоречивое отношение китайских католиков, окормляемых португальской и французской миссиями, к недавним действиям¹⁹ французского посланника в Китае Лагрене²⁰. Китаец, передавший письмо, оказался неплохо осведомлён о настроениях и положительном отношении шанхайских христиан к действиям западных держав в Шанхае.

В заключении донесения приводится рассказ тибетских купцов о двух французских миссионерах, побывавших в Тибете под видом русских торговцев. Архимандрит пишет, что ему известны имена этих миссионеров, но не упоминает их. Скорее всего подразумеваются католические миссионеры Жозеф Габе²¹ и Эварист Режис Юк²², тайно посетившие Монголию и Тибет в середине 40-х гг. XIX в.

Можно с полной уверенностью утверждать, что эпистолярное наследие архимандрита Поликарпа (Тугаринова) – богатый фактическим материалом исторический источник о цинском Китае первой половины XIX в. Донесения о. Поликарпа – уникальный документ, принадлежащий перу редкого для той эпохи специалиста, сведущего в политической обстановке в Китае и относящийся к секретной переписке, которую глава РДМ вёл с представителями МИД Российской империи.
№1²³

С представлением копий
с донесений Начальника
Пекинской Духовной Миссии
Возвращено от Государя Императора 26 июня 1847 г.
С Высочайшего Вашего Величества соизволения поручено было секретно начальнику Миссии нашей в Пекине войти в некоторые предварительные объяснения с китайцами по вопросу об открытии новых торговых пунктов на Западной границе Китая.
Ныне получено ответное от архимандрита Поликарпа донесение, в коем он излагает свои мысли насчёт оборота, который предполагает дать сим объяснениям, и насчёт будущего хода сего дела.
Представляя оное в копии на благоусмотрение Вашего Императорского Величества, имею счастье у сего же поднести копию с другого его донесения, содержащего разные сведения, до Китая относящиеся. Гр. Нессельроде
Копия с донесения Начальника
Пекинской Духовной
Миссии архимандрита
Поликарпа, от 15го марта 1847.
Возвращено от Государя Императора 26 июня 1847 г.
Секретное предписание, посланное мне с августовскою почтою, я расшифровал, и, когда прочитал и перечитал оное, когда взвесил важность заключающихся в нём поручений и мою неопытность в делах подобного рода, я устрашился великости доверия ко мне Министерства, хотя, не скрою от Вашего Превосходительства, давно уже предвидел подобный оборот дела. Быть может, я поступил бы гораздо лучше и благоразумнее, если бы, основываясь на разрешении Министерства, уклонился от дел слишком для меня важных, какие разумеются здесь. Но я не хочу этого сделать, не испробовав наперёд Трибунала [внешних сношений]²⁴, сколько будет возможно для меня, и только прошу обождать и дать мне время кончить наперёд дела с ним. Я принял за правило не начинать с китайцами вдруг по нескольку дел, особенно важных, и нахожу это весьма полезным. К концу мая, может быть даже раньше, надеюсь управиться в Трибунале с другими делами, а затем, сделав небольшую перемежку²⁵, приступлю и к новому делу, указанному в помянутом предписании. Не знаю, как всё пойдёт и чем кончится. До сих пор я не давал об этом деле трибунальским господам даже и намёка, находя его рановременным и вредным. Чтобы дать моим словам силу, я буду действовать от имени Министерства, а не своего, и его же именем подам и бумагу в Трибунал, если она понадобится и если увижу, что будет иметь успех. В этой бумаге развиты будут мною мысли Министерства, изложенные в помянутом предписании, о правах, предоставленных в последнее время европейским нациям²⁶, о давности дружбы России с Китаем, о его соседстве с нею, и наконец, о благородстве наших торговых с Китаем сношений, которых мы, как известно китайскому Правительству, никогда не обращали и не намерены обращать во вред его. Но считаю долгом предупредить Ваше Превосходительство, что в отношении к местам, где мы желаем вновь основать торговлю, я сохраню, в словесных сношениях и на бумаге, самое строгое инкогнито, и буду только говорить, что мы просим открыть на границе два-три места, удобные для торговли. По моему соображению, подобная неопределённость на первых порах, когда ещё неизвестен успех дела, совершенно необходима, чтобы не испугать китайцев и закрыть от них места, куда обращено наше внимание²⁷. Когда же первый шаг будет успешен, то остальное устроится весьма легко. Чтобы не предоставлять торговли произволу китайцев, в бумагу включена будет мысль о постановлении правил по взаимному соглашению между двумя правительствами.

В частных предварительных переговорах с мелкими трибунальскими чиновниками, без участия и содействия которых нельзя будет обойтись и в этом деле, как во всяком другом, я буду вести себя гораздо проще. Я скажу им откровенно, что для нас дело о торговле есть вопрос уже решённый; что если они не захотят теперь, сколько могут, похлопотать в его пользу, то Министерство [иностранных дел Российской империи] обратится к здешней Императорской канцелярии²⁸, и так как трудно отказать России в том, что Китай сделал для других, даже совершенно неизвестных ему наций, то Канцелярия, без сомнения, и сделает по желанию России; но в таком случае, так как не будет трудов со стороны трибунальских чиновников, то и со стороны Миссии не может быть никакой благодарности им; и что, наконец, для устранения этой-то до крайности тягостной и огорчительной для нас неприятности Министерство и поручило это дело мне, в уверенности, что в таком случае оно не минет Трибунала. И, поверьте мне, что эти слова, лестные для мелких привычек трибунальских господ, подействуют на них вполне и как нельзя лучше, если только им можно будет что-нибудь сделать. В Китае дипломатика есть торговля. Вот план, предначертанный мною для будущих моих действий, который я и начну приводить в исполнение при первой возможности. Не знаю до какой степени и во всех ли подробностях одобрит его Министерство; но я в точности буду следовать ему. Не знаю также, чем кончится дело, и боюсь надеяться на успех и ещё больше обещать его; но могу поручиться за то, что не испорчу его, – не сделаю ни одного лишнего шага и вообще нисколько не затрудню будущих действий Министерства. Но, с другой стороны, я надеюсь, что при возможности успеха, Ваше Превосходительство, разрешите мне сделать всё, что окажется нужным для его обеспечения; я говорю о средствах материальных²⁹. Одним словом: я буду действовать с всевозможною осторожностью в отношении к самому делу и решительно в отношении к средствам привести его к желаемому концу. Мне остаётся только пожелать и попросить, чтобы Ваше Превосходительство снова благословили меня на подвиг и своими благословениями заменили и восполнили во мне недостаток нужных способностей. Начав дело успешно, я постараюсь, сколько будет можно, у трибунальских чиновников и о том, чтобы не только начало, но и конец его был во власти Трибунала; что, если удастся, будет весьма полезно. В то время, когда Ваше Превосходительство получите настоящее моё письмо, толки мои о деле, о котором идёт здесь речь, будут в полном ходу. Считаю излишним говорить, что я донесу о последствиях их со всевозможною подробностью и верностью.

В ожидании последствий, какими увенчается будущая моя попытка, спешу повергнуть перед Вами моё мнение касательно того, где лучше вести с китайцами переговоры о новом коммерческом трактате, если бы понадобилось возобновить или докончить их: в Пекине или на границе? После всех соображений об этом важном предмете я убедился, что лучшее место для того есть Пекин. Переговоры на границе, как мне кажется, будут иметь важные неудобства. Одним из таковых и самым главным может быть чрезвычайно медленное, и потому неприятное, вероятно даже вредное, движение дела. Из прежних моих донесений Вашему Превосходительству известно, с какою готовностью взялось и с какою быстротой распоряжалось китайское Правительство в деле о сокращении срока Миссии³⁰; а между тем прошло, по крайней мере, полтора года, пока оно совершенно кончилось. Уверен, что китайское Правительство, при теперешнем положении дел, не откажет нам в торговле; но думаю также, что по своим понятиям о ней, не довольно ещё просвещённым, и по своей политике, подозрительной и робкой, оно не так охотно, как прежде, станет слушать наши предложения и, чтоб как можно позже сделать приятное нам, может быть, прибегнет к уловкам слабого, – проволочке и медленности. Это – всегдашний и обыкновенный образ действий китайцев в делах, которые не совсем им нравятся. И потому дай Бог, чтобы одни предварительные сношения наши с китайским Правительством о высылке на границу уполномоченных чиновников кончились года в два. Затем они проедут, может быть, целые полгода до границы, на каждое наше предложение будут отвечать, что они не уполномочены своим Правительством согласиться на него, и требовать времени на сношение с Пекином; а в Пекине, под предлогом соображений и справок, станут снова медлить, может быть, даже принимать свои меры предосторожности, и потом пришлют ответ на наши пункты с какими-нибудь весьма странными замечаниями и поправками, на которые мы не в состоянии будем согласиться и вынуждены будем начать новую переписку с Пекином; и всё это, быть может, снова растянется на целые годы. Таким образом мы будем несколько лет заключать трактат, не будучи в состоянии сказать ни того, каков будет исход его; будем ни в дружбе, ни в раздоре, ни в мире, ни в войне с китайцами и создадим себе одно из самых неприятных положений: положение двусмысленное и нерешительное, которое совершенно свяжет Министерству руки. По необходимой связи торговли с политикой, неопределённость политических отношений и неизвестность окончательного результата переговоров, при дознанной³¹ робости китайских купцов, весьма вероятно, будут сопровождаться и заметным потрясением нашей торговли с Китаем, и Правительство, может быть, найдётся вынужденным приступить к решительным действиям против Китая гораздо скорее, нежели как оно желало и располагалось бы. Менее важно, но до некоторой степени не может, кажется, не заслуживать внимания и то обстоятельство, что какой бы тайной ни облекло Министерство свои действия по заключению трактата на границе, они с трудом укроются от европейской политики, неизбежно сделаются предметом самой ожесточённой полемики в журналах³², издаваемых в Сян-цзяне (Хон-Гонге) ³³ и Макао³⁴, а эта полемика, в свою очередь, может невыгодно для нас подействовать и на Пекинский двор. Могу и осмеливаюсь положительно уверить, что со времени последних событий в Китае, – в Кантоне постоянно занимаются переводом статей, имеющих какой-либо интерес, из тамошних европейских журналов, и ежемесячно, а иногда и чаще, смотря по обстоятельствам, присылают переводы в Пекин ко Двору, где они читаются с большим вниманием. Европейцы это знают и употребляют как средство для своих видов и целей. Нет сомнения, что они воспользуются им ко вреду нашему, когда узнают, что на границе затеваются переговоры, и поспешат опозорить у китайцев наши чистые намерения.

Перенеся сцену наших действий в Пекин, мы устраним все эти неудобства и будем иметь на своей стороне одни только противоположные им выгоды. Мы будем иметь дело если не прямо и непосредственно с китайскими министрами, то вблизи их и, во всяком случае, когда это будет нужно, можем пожелать и иметь личное с ними свидание, что не может не иметь и благого влияния на успех переговоров. Значит, мы будем иметь возможность кончить дело с возможною скоростью. Месяца через четыре, много чрез полгода, Министерство будет уже знать, что должно ему думать о будущих отношениях России к Китаю и что должно делать, если бы, паче чаяния, успех не оправдал его ожиданий. Наконец, мы сделаем своё дело в Пекине так или иначе, с соблюдением возможной тайны, не возбуждая рановременно опасений ни наших, ни китайских купцов, не колебля ими существующей у нас торговли с Китаем и не обращая на наши действия внимания европейской политики. По некоторым обстоятельствам я полагаю, что подобный тихий образ действий будет более приятен и самому китайскому Правительству, а Министерство имеет превосходный случай в скором времени и испытать его. Смена Миссии, не слишком уже отдалённая, даст возможность в лице будущего пристава соединить в лице человека, уполномоченного войти с китайским правительством в переговоры о расширении торговых связей, если бы моя попытка не удалась. И если она выедет из Кяхты месяцем раньше, а в обратный путь из Пекина месяцем позже обыкновенного, что будет зависеть совершенно от нас, то времени для окончания дела будет слишком достаточно.

№2

Копия с донесения Начальника

Пекинской Духовной
Миссии Архимандрита
Поликарпа, от 15го марта 1847.
Возвращено от Государя Императора 26 июня 1847 г.
Особенно замечательных событий в Китае почти нет. Правительство занято обеспечением продовольствия столицы и финансовыми соображениями. По причине ежегодно возрастающего дефицита в сборе и доставке в столицу из южных губерний хлеба³⁵ оно нашлось вынужденным приступить к покупке его из частных рук и ассигновало на сей предмет большие суммы. Это обстоятельство, впрочем, – совершенно местное и для нас лишённое всякого интереса. Но оно повлекло за собой такие распоряжения со стороны китайского правительства, которые могут иметь некоторую важность и для нас. Не знаю, почему центром этих операций для закупки хлеба сделался Шанхай³⁶, а агентами правительства в этом деле – тамошние купцы; и чтобы поощрить их к оному как можно больше, Правительство не только дозволило беспошлинный привоз в Тяньцзинь хлеба и принимает его у них по весьма выгодным для них ценам, но и беспошлинный привоз товаров на каждом корабле по две части (8 частей хлеба и 2 части товаров)³⁷. В конце прошлого года этим правом воспользовались уже до 15ти кораблей. В нынешнем, судя по количеству приготовленного в Шанхае хлеба, их должно быть в десятеро больше, и кажется совершенно на прежнем основании. На сих днях Палата финансов³⁸ предложила дать этому делу более обширные размеры, и вероятно Император утвердит её записку. Всё это дело, по участию в нём шанхайских купцов и большим льготам, им предоставленным, которые могут послужить во вред нашей торговле³⁹, заняло меня до крайности, и я слежу его со всевозможным вниманием; но до сих пор верных сведений ни о качестве, ни о количестве ввезённых ими товаров ещё не имею. Надеюсь, что европейцы, торгующие в Шанхае, по связи дела с их интересами в настоящем и видами в будущем, ещё более неравнодушны к нему. Ход этого дела в Пекине мне представляется весьма странным и загадочным. В прошлом году, когда в первый раз прибегли к этой мере беспошлинного привоза хлеба и товаров, между императорским указом, которым она разрешалась, и известием, что корабли уже пришли в Тяньцзинь, промежуток времени был не более четырёх дней. Уверен, что китайские корабли не так легки на ходу, как птицы, и заключаю, что дело уже заранее было подготовлено и устроено в Пекине. Если бы эти льготы шанхайским купцам были мерою только временною, то они, конечно, не могли бы иметь для нас слишком большой важности; но, прочитав в первый раз императорский указ, я подумал, что одни и те же причины могут привести и на будущее время к одним и тем же последствиям, и тогда вид дела совершенно изменится; теперь вижу, что эта мысль оправдывается. Поставлю долгом сообщить со временем Вашему Превосходительству об этом, по моему мнению, важном предмете более подробностей. Для поправления финансов китайское правительство хочет возвысить налог на соляные откупа, и без того уже расстроенные; но это дело пока ещё не решено.

В конце прошлого января меня неожиданно посетил один из католических китайских священников, находящихся в Пекине, – тот самый, которому поручено было некогда принять от меня португальские суммы⁴⁰. Его приход изумил меня; но так как странно было бы без достаточной причины уклоняться от свидания с ним, то я его и принял. После нескольких обычных фраз он подал мне письмо, как оказалось, от европейского священника из Маньчжурии, хотя в письме места и не означено, и прибавил, что цель его посещения состоит в том, чтобы предупредить меня, что корейский посланник, приехавший на днях в Пекин по случаю нового года, привёз с собой на латинском языке списки христиан в Корее, захваченные у тамошнего европейского священника, в намерении при содействии китайского правительства перевести их в Пекине; что так как знатоков латинского языка, кроме русских, в Пекине нет, то китайское правительство, вероятно, к нам и обратится; и что он просит и молит меня сделать это дело без вреда для тамошних христиан, и в особенности для католического епископа в Корее⁴¹. Впоследствии из его же разговора оказалось, что бумаг привезено очень много, что в числе их заключалось множество писем к католическим епископам в Китае, предназначавшихся к рассылке из Шанхая, несколько донесений в Рим, и пр. и пр. – Следовательно, работы нам предстояло очень много, и, может быть, весьма любопытной. Я поблагодарил священника за благоразумное предупреждение меня, обещал исполнить его просьбу и отпустил его, но в то же время положил, если бы китайское правительство в самом деле обратилось к нам, отвечать ему с видом искренности, что при всей готовности нашей служить ему верой и правдой мы не можем исполнить его желания, потому что язык, на каком писаны бумаги, вовсе не латинский и нам совершенно неизвестен⁴². Таким образом, я совершенно устранил бы от Миссии это дело, не прикоснувшись к нему нисколько, и не оскорбляя ни той, ни другой стороны. К счастью, придуманный мною манёвр оказался совершенно не нужен. Китайское правительство не приглашало нас для перевода привезённых корейцами бумаг и, как слышно, отвечало им весьма сухо, что оно в их дела не вступается и не может служить им переводчиком. Со времени вышеупомянутого единственного посещения со священником я более не видался и письмо на другой же день возвратил ему через посредника под тем предлогом, что так как дело известно мне из его личных объяснений, то я и не имею в письме нужды. Но я оставил с него у себя копию, и теперь препровождаю её к Вашему Превосходительству.

Разговор со священником был для меня не без интереса. Я узнал из него, что ещё в 1840-м году, когда только что начиналась у англичан война с Китаем, корейцы, встревоженные кантонскими событиями, захватили у себя и умертвили нескольких французских миссионеров. Тот, о котором идёт речь в письме, захвачен гораздо после, уже по окончании войны, в то время, когда он собирался отправиться из одного корейского порта в Шанхай, и несколько времени содержался в тюрьме. По словам священника, это дело должно было кончиться без больших хлопот, потому что в Корее уже начинали забывать его. Но одному из кораблей, сопровождавших в Китай Лагрене⁴³, которому известна была насильственная смерть священника в 1840 году, вздумалось из Шанхая посетить и корейские порты и постращать корейцев словами, что по возвращении корабля во Францию обо всём этом будет доведено до сведения Людовика Филиппа⁴⁴, и что на следующий же год французы, вероятно, привезут корейцам и ответ его. Эта жалкая выходка, которой французы, вероятно, хотели и надеялись напугать корейцев, погубила дело и жизнь заключённого священника. Едва корабль вышел из порта, корейцы умертвили его без дальнего суда и расправы; и священник, рассказав эту историю, весьма справедливо заметил, что действия французов в этом случае не отличаются большим благоразумием и что гораздо лучше было бы, не имея твёрдого намерения предпринять против корейцев что-либо решительное, не заводить против них и пустого шума.

Обратив разговор на действия Лагрене по отношению к китайским христианам, я увидел из слов священника, что в этом отношении между христианами существует разногласие, доходящее до спора, чуть-чуть даже не до брани. Принадлежащие к церкви французской превозносят Лагрене до небес за его услуги китайскому христианству⁴⁵. Католики португальские, напротив, совершенно отрицают их; и так как помянутый священник принадлежит к числу последних, то и он готов бы был бросить в Лагрене камень. Эта распря между китайскими католическими христианами из-за Лагрене показалась мне весьма любопытною и замечательною. Чтобы утешить его в горести и попробовать его надежды и ожидания, которые для меня имели особый интерес, по частным, известным мне сношениям его с европейцами, – я сказал, что всего вдруг сделать нельзя, но что, судя по ходу дел и уступчивости, какую явило в последнее время китайское правительство, можно надеяться, что через несколько лет и европейская торговля и христианские храмы явятся если не в Пекине, то в Тяньцзине. Надобно было видеть, в какой восторг привели его эти слова, и, смотря, – убеждаться, что для китайцев, на вид бесстрастных и холодных, могут быть, как и для всякого другого, свои животрепещущие думы. «Да, – отвечал он, – это будет, и скоро будет. Мы это знаем и содействуем тому всеми нашими силами».

Уроженец Шанхая, имеющий там очень много родственников и, следовательно, хорошо знакомый с тамошними делами, он очень много говорил о процветании там торговли европейской и влиянии европейцев. Это влияние, заметил я ему, возбуждает, как я слышал, в Пекине весьма сильные сомнения и заставляет бояться чтобы Шанхай со временем не перешёл в европейские руки, вместо Дин-хая⁴⁶. «Не знаю, – отвечал он мне довольно холодно, – что будет впереди». Но когда в желании поддержать разговор, от которого он умышленно уклонялся, я прибавил, что, судя по мерам, какие принимает там китайское правительство, эта мысль весьма вероятна, хотя теперь труднее привести её в исполнение, чем прежде, – он снова воодушевился и сказал весьма замечательные слова, которые я передаю здесь буквально: «Знаю, что правительство принимает там меры предосторожности, но оно напрасно хлопочет о них. Нельзя защищать того, что народ отдаст своими руками. А это может случиться во всякое время, сегодня и завтра, лишь только захотят европейцы. У меня в Шанхае больше ста человек самых близких родных, и я знаю, что там думают и чувствуют». После этих слов трудно решить: кому он больше предан: своему правительству или европейцам?

Но самые замечательные и самые странные слова его были сказаны об нас же. «Мы думаем, – сказал он, – что и у России скоро будет война с Китаем». Привыкнув слушать от китайцев речи всякого рода без изумления, я нисколько не изумился и этой и только постарался доказать ему, что мы не имеем ни причин к жалобам на китайское правительство, ни малейшего желания нарушать столетний мир и дружбу с ним и что такое предположение не имеет ни малейшего основания.
Таков был разговор мой со священником. С тех пор я не видал его и, вероятно, не увижу. Он явился и исчез. Но его слова сильно врезались мне в голову своею занимательностью и смелостью.
Считаю долгом сообщить Вашему Превосходительству ещё одну историю, в которой действуют европейские миссионеры в Китае.
Несколько тибетских купцов, приехавших в нынешнем году в Пекин для торговли, рассказали нам, что в 1844 году, на возвратном пути из Пекина в Тибет, когда они проезжали через Синин (один из городов губернии Ганьсу)⁴⁷, к ним присоединились два неизвестные им человека, и ехали с ними до самой Хлассы⁴⁸. Одному из них было около 50, другому – около 30 лет. При них было пять верблюдов, которыми заведовал нарочно нанятый в Синине тибетец, нагруженных разными вещами, и весьма значительное количество денег. На вопросы тибетцев они постоянно сказывались русскими; говорили, что они были в Или и Кашгаре по делам торговли, распродали там свои товары, накупили новых и, отправив их с приказчиками, сами решились сделать путешествие, проехать через Тибет и оттуда уже возвратиться в Россию; и под этим видом и с подобными рассказами проехали с тибетским караваном до самой Хлассы. Но в Хлассе их наружность, не похожая на тибетскую, обратила на себя внимание тамошних жителей и китайского правителя; они были взяты под стражу, потребованы к допросу и снова показали себя русскими. Дальнейших подробностей дела тибетские купцы сообщить не могли и только сказали, что китайский правитель их выслал. Как ни странным казалось появление русских в Синине и особенно в Тибете, но совершенно отвергать его было нельзя, и этот рассказ тибетцев, с их стороны до крайности уверительной, занял меня чрезвычайно. Я навёл под рукой справки и узнал, что дело было совершенно так, как рассказано; но действующими лицами в этой истории оказались не русские купцы или эксплораторы⁴⁹, а европейские, и именно французские миссионеры. Мне сказывали даже имена их, но это не имеет никакой занимательности. Они оба жили несколько лет в Монголии и, познакомившись с монгольским языком, отправились путешествовать. Объехали все монгольские аймаки, проехали на западную китайскою линию⁵⁰, оттуда в восточный Туркестан и собирались осмотреть и весь Тибет. Но рок и китайский правитель Тибета не судили вполне исполнить это намерение, и они препровождены теперь, по трактату⁵¹, в Кантон, вероятно для того, чтобы на свободе описать своё знаменитое путешествие⁵².

[Латинское письмо]
25o die januarii 1847
Excellentissime Princeps,
Confidens in Excellentiae vestrae pietate ae humanitate, ego humilis mussionarius audeo ad vestram Excellentiam hanc epistolam dirigere, Eamque obsecrati ut clignetur illam benigne excipere. Luna quarta praesentis anni, Rex Coreae deprehendit unum missionarium indigenam cum octo chrustianis, illosque omnes enecavit. In navi in qua capti sunt repertus est unus Codex inquo litteris Europaeis scripta sunt nomina multorum Christianorum. Rex Coreae…⁵³ hunc codicem Pekinum et intendit rogare vestram Excellentatiam illum traducere in linguam sinicam ut postea possit morte plectere illos Christianos quibus nihil aliud exprobratur nisi quod vano non adorent simulacro. Dignetur Excellento vestro impedire, si fieri potest, ut tradu cetur ille Codex; dignetur misereri tot familiarum cujus janguis fundetur, et guae vestram supplicifer implorant Clementiam.

Precor Deum ut Diu sospilem conservit vestram Excellentiam cujus jum
Humillimuset reverentissimus servus
Berneus missionarius apostolicus.
Перевод⁵⁴.

Превосходительнейший Господин,
Веря Вашему благочестию и человеколюбию, я, нижайший миссионер, осмеливаюсь отправить к Вам это письмо и покорнейше прошу благосклонно принять его. В 4-й луне настоящего года, корейский король схватил одного миссионера с 8 христианами и всех их казнил смертью. На корабле, на котором они были взяты, отыскана книга, в которой на европейском языке написаны были имена многих корейских христиан. Эту книгу корейский король посылает теперь в Пекин и намерен просить Вас перевести её на китайский язык, чтобы после иметь возможность казнить оных христиан, виновных только в том, что не поклоняются истуканам. Пожалейте о стольких семействах, которых кровь безвинно прольётся и которые униженно просят у Вас милости, и воспрепятствуйте, если можно, переводу оной книги.
Молю Бога, до сохранит навсегда Вас здоровым и остаюсь Ваш
Нижайший и покорнейший слуга
Бернеус – Апостольский миссионер