Статья посвящена событиям, связанным с Арменией после разгрома державы Ахеменидов Александром Великим. По мнению автора, эта персидская сатрапия подчинилась Александру еще незадолго до сражения при Гавгамелах в 331 г. до н.э. Однако, судя по всему, в конце его правления Армения уже не контролировалась македонянами. Надо полагать, что после Гавгамел ее прежний персидский сатрап Оронт бежал в Армению и спустя некоторое время вернул власть над данным регионом, ликвидировав в нем македонское присутствие. Оронту удалось сохранить достигнутое главенство и после смерти Александра: несмотря на то, что в 322–320 гг. в Армении находился с войском Неоптолем, его действия в ней оказались не в состоянии серьезно подорвать позиции Оронта, ибо последний смог восстановить их здесь еще до 316 г. Более того, к этому моменту его власть над Арменией, причем в качестве ее сатрапа, уже признавалась македонянами (после весьма вероятного установления дружественных отношений между Оронтом и Певкестом в 317 г.). Каковым было участие Оронта в дальнейших событиях, неизвестно, но похоже, что ему в итоге, ок. 301 г., пришлось формально подчиниться Селевку. Впрочем, Оронт при этом сохранил для себя значительную самостоятельность: в какое-то время, судя по всему, ок. 280 г., именно он помог Ариарату IIКаппадокийскому вернуть «отеческие» владения в Малой Азии. Как показывает автор, такая реконструкция событий в постахеменидской Армении вполне согласуется и с теми эпиграфическими свидетельствами, касающимися первых Оронтидов, которые происходят из святилища Антиоха I Коммагенского на Немрут-Даг.

Скачать PDF Скачать JATS

Восточные походы Александра Великого, приведшие к грандиозным переменам в истории земель, входивших в состав державы Ахеменидов, и даже части тех, которые лежали вне ее, не могли, естественно, не оказать воздействия и на Армению, представлявшую собой в то время одну из персидских сатрапий. В битве при Гавгамелах (1 октября 331 г. до н. э.)¹, когда решалась, и в итоге решилась, судьба Персидской империи, в армии Дария III сражались и воинские отряды, набранные в Армении, которым командовали персы Оронт и Мифравст [Arr. Anab. III. 8. 5; 11. 7; cp.: Curt. IV. 12. 10, 12]. Что, однако, случилось с Арменией после этого, является предметом споров среди исследователей.

Подчас в научной литературе можно встретить точку зрения, согласно которой эта персидская сатрапия² была совершенно не затронута завоеваниями Александра, а потому и не вошла в состав его империи [к примеру, см.: Berve, 1926, I, S. 262; II, S. 263, № 524, 295, № 593; Heckel, 2006, p. 168, 185; Anson, 2013, p. 146]. Согласиться с подобной точкой зрения, думается, нельзя. Очень похоже, что Армения (если не вся, то, по крайней мере, частично) покорилась Александру еще незадолго до битвы при Гавгамелах, когда его войска находились, насколько можно судить, на ее южных территориях³. Во всяком случае, то, что македонский монарх вскоре после этого видел в Армении уже подвластную ему провинцию, представляется явным: об этом говорит факт отправки им туда из Вавилона (поздняя осень 331 г.) в качестве ее сатрапа Мифрена, персидского вельможу, перешедшего на его сторону в 334 г. [Diod. XVII. 64. 6; Arr. Anab. III. 16. 5; Curt. V. 1. 44]⁴, причем рассказывающие о данном событии древние авторы ничего не сообщают о посылке вместе с ним македонского воинского контингента, бывшего, конечно, необходимым, если Армению следовало бы еще завоевывать. Впрочем, исходя из такого их молчания, вовсе не стоит думать, что Мифрен отправился тогда в назначенную ему сатрапию вообще без всякого воинского сопровождения: то, что оно – вероятно, достаточно малочисленное и вследствие этого не указанное в источниках – должно было находится при нем, кажется бесспорным. Не исключено, что как раз эти воины и составляли отряд некого Менона (и если так, то тогда, скорее всего, не все полностью), который, как сообщает Страбон, предпринял неудачную попытку поставить под контроль золотые рудники в Сиспиритиде около Кабалл [XI. 14. 9. 529] (правда, в случае локализации Сиспиритиды на юго-востоке Армении⁵ в принципе допустимо и то – хотя это представляется менее вероятным, – что подобная попытка была сделана раньше, незадолго до битвы при Гавгамелах)⁶. К тому же очень возможно, что в окружение Мифрена в то время входили и два фессалийца – Кирсил из Фарсала и Медий из Ларисы, один из гетайров: доказывавшие в своих сочинениях общее происхождение фессалийцев и армян, они, судя по Страбону, приводили в них множество деталей географического и этнографического характера, связанных с Арменией [FGrHist. 129–130], что явно изобличает их личное, отнюдь не краткое знакомство с этой страной (отсюда сомнительно, чтобы все эти знания ими были получены, когда македонская армия действовала в южной Армении перед сражением при Гавгамелах)⁷.

О том, что случилось с Мифреном после его отбытия в Армению, ничего не известно. Но, как бы ни сложилась там его судьба, представляется, что эта провинция уже не находилась под контролем македонян ко времени смерти Александра: весьма показательно, что она не фигурирует ни в одном из сохранившихся списков сатрапий его державы, распределенных между прежними соратниками македонского царя в Вавилоне в 323 г., в том числе и в списке, приведенном Дексиппом (очевидно, что допускаемое здесь исправление, которое предполагает упоминание Армении и ее передачу Неоптолему, не имеет под собой достаточных оснований)⁸. Не ставит под сомнение такой вывод и то, что у Диодора в еще одном списке, где им перечислятся разные области, вошедшие в состав державы Александра [XVIII. 5. 2–6, 4], Армения все же упоминается [XVIII. 5. 4]. Действительно, назвать этот список точным нельзя⁹, ибо в нем мы обнаруживаем и Каппадокию, которая не контролировалась македонянами уже с конца 333 г. [Холод, 2022, с. 119–121]. Доверие к нему ослабляется также тем фактом, что Диодор называет сатрапиями все упоминаемые им здесь области, хотя некоторые из них либо вообще не относились к их числу, как Финикия [Berve, 1926, I, S. 285; Badian, 1965, p. 169; Bosworth, 1988, p. 232], либо являлись лишь их составными частями, как, к примеру, Ликаония или Писидия в Малой Азии [Холод, 2022, c. 118].

Вместе с тем из сообщений Диодора и Полиэна мы узнаем, что в 316 г. во главе Армении стоял некий Оронт, от имени которого, согласно этим авторам, Эвменом было написано по-арамейски подложное письмо, адресованное Певкесту, сатрапу Персиды (Diod. XIX. 23. 3: παρὰ Ὀρόντου τοῦ σατραπείαν μὲν ἔχοντος Ἀρμενίας ; Polyaen. IV. 8. 3: παρὰ Ὀρόντου τοῦ σατράπ ου τῆς Ἀρμενίας ). Если упомянутый здесь Оронт идентичен тому, который занимал пост сатрапа Армении еще в правление Дария и вследствие этого командовал (вместе с Мифравстом) войсками из данной провинции в сражении при Гавгамелах (см. выше) – а такой вывод, как будет показано далее, кажется наиболее вероятным, – то тогда возникает вопрос: при каких обстоятельствах этот персидский вельможа получил в ней власть обратно?
На данный вопрос учеными были предложены разные ответы [см., в частности: Badian 1965, p. 175, n. 1; Bosworth, 1980, р. 315–316; 2002, р. 122, n. 93; Anson, 1990, p. 125–128]. Однако, по нашему мнению¹⁰, предпочтительнее всего считать, что после поражения Дария при Гавгамелах Оронт бежал в Армению (отсюда и абсолютное молчание источников на его счет вплоть до событий 316 г.), а затем, спустя некоторое время, вернул контроль над данным регионом, ликвидировав в нем македонское присутствие (возможно, Мифрен тогда погиб в борьбе с ним). При этом, судя по вышеуказанной информации Диодора и Полиэна, Оронту удалось сохранить достигнутое главенство и после смерти Александра: несмотря на то что в Армении в 322–320 гг. с крупным войском находился македонянин Неоптолем [Plut. Eum. 4. 1; 5. 2; ср.: Diod. XVIII. 29. 2, 4; 53. 3; Just. XIII. 6. 15; 8. 3], – по всей видимости, в качестве полководца, направленного в нее Пердиккой, а не сатрапа [Anson, 1990, p. 125; Hammond, 1996, p. 132; cp.: Heckel, 2006, p. 174, № 2]¹¹, – его действия в ней оказались явно не в состоянии серьезно подорвать позиции Оронта, поскольку последний смог восстановить их здесь еще до 316 г. Более того, к этому моменту его власть над Арменией, причем в качестве ее сатрапа, уже признавалась македонянами, во всяком случае, теми, кто находился в войске Эвмена, а стало быть, и центральной имперской властью (скорее всего, после весьма вероятного установления дружественных отношений между Оронтом и Певкестом в 317 г. [Холод, 2024, с. 189]). Каковым было участие Оронта в дальнейших событиях войн диадохов, неизвестно, но очень похоже, что ему в итоге, ок. 301 г., пришлось формально подчиниться Селевку [App. Syr. 55; cp.: Strab. XI. 14. 15. 532]¹². Впрочем, Оронт при этом сохранил для себя значительную самостоятельность: показательно, что в какое-то время, по всей видимости, ок. 280 г., именно он помог Ариарату II, нашедшему у него ранее, в 322 г., убежище, разгромить на территории Каппадокии стратега Аминту и тем самым вернуть владения своего приемного отца (и дяди) [Diod. XXXI. 19. 5]¹³ (см. ниже). Это – последний факт из жизни Оронта, упомянутый в наших источниках. Скорее всего, где-то вскоре Оронт умер, передав власть очередному представителю дома Оронтидов – своему сыну Саму (см. ниже)¹⁴. Вместе с тем, принимая во внимание наличие у Сама царского титула¹⁵, не исключено, что первым, кто его официально принял, был не он, а уже его отец, последовавший в таком случае – и это кажется логичным – примеру Митридата I Понтийского и Зипойта I Вифинского, малоазийских династов, которые провозгласили себя царями в 297/6 г.¹⁶

Насколько, однако, все это соотносится с теми эпиграфическими свидетельствами, касающимися династии Оронтидов, которые происходят из знаменитого святилища Антиоха I Коммагенского на Немрут-Даг? Согласно надписям к изображениям в том числе и этих предков Антиоха, выставленным в последовательном порядке на восточной и западной террасах данного памятника, первыми представителями династии были: Ароанд/Оронт I, сын Артасура (шестой постамент)¹⁷; Ароанд/Оронт II, сын Ароанда/Оронта I (седьмой постамент)¹⁸; -δανης, сын Ароанда/Оронта II (восьмой постамент)¹⁹; неизвестный, сын того, чье имя оканчивается на -δανης (девятый постамент)²⁰; царь Сам, сын предыдущего Оронтида (десятый постамент)²¹. Если с идентификацией Оронта, сына Артасура, основателя дома, все предельно ясно – это знаменитый персидский вельможа конца V – первой половины IV вв., который был женат на Родогуне, дочери царя Персии Артаксеркса II Мнемона – факт, особо отмеченный в надписях к его изображению с Немрут-Даг²² (так как отсюда Антиох возводил свое происхождение к Ахеменидам)²³, – а во время мятежа Кира Младшего, в начале своей военно-политической деятельности, занимал пост сатрапа Армении²⁴, то место в этом ряду для Оронта, участвовавшего в событиях эпохи Александра и диадохов, определяется только логически. То, что он не мог быть Оронтом II, – это очевидно, поскольку брак Оронта I на Родогуне был заключен, судя по всему, в 401 г. [Xen. Anab. II. 4. 8; III. 4. 13; Plut. Art. 27. 4]²⁵, а значит, их сын должен был появиться на свет где-то ок. 400 г. (либо, если он не был их первенцем, несколько, но явно не много позже). Следовательно, остается полагать, что этим Оронтом был тот неизвестный, имя отца которого оканчивалось на -δανης, а сына звали Самом и которого, таким образом, можно назвать Оронтом III.

По мнению ряда ученых, стоит, однако, различать Оронта, возглавлявшего (вместе с Мифравстом) воинский контингент из Армении при Гавгамелах, и Оронта, действовавшего уже в период войн диадохов: в первом нужно видеть Оронта II, а во втором – Оронта III [к примеру, см.: Honigmann, 1924, Sp. 981–982; Toumanoff, 1963, p. 279–280; Jacobs, 2002, S. 77; cp.: Schottky, 1989, S. 85–94]. Основанием для такого суждения выступает, с точки зрения этих ученых, крайне низкая вероятность того, чтобы один и тот же человек – вследствие возраста – участвовал и в битве при Гавгамелах в 331 г. и в оказании военной помощи Ариарату (см. выше), кампанию которого по отвоеванию Великой Каппадокии они датируют 270–260 гг. Считать это суждение, впрочем, единственно возможным в данном случае, на наш взгляд, вовсе не следует.
Действительно, принимая во внимание то, что Оронт II, как уже отмечалось выше, родился, судя по всему, ок. 400 г. (или немногим позже), появление на свет его внука вполне допустимо отнести где-то к самому концу 350-х гг. И если так, то на момент битвы при Гавгамелах Оронту III должно было быть ок. 20 лет – возраст вполне подходящий для того, чтобы не только участвовать в этой битве, но и занимать пост сатрапа Армении, учитывая к тому же ту особую связь, которую его семья, начиная с Оронта I, с ней имела. (Кстати, отнюдь не исключено, что его отец, имя которого оканчивалось на -δανης, стоял во главе этой сатрапии до него – и тогда, вероятно, с какого-то момента после 339/8 г.²⁶, – но умер незадолго перед сражением при Гавгамелах, передав власть над ней по согласованию с Дарием своему наследнику²⁷.) Подтверждением молодого возраста Оронта III в битве при Гавгамелах, возможно, является тот факт, что в ней он командовал воинскими формированиями из Армении не один, а – в отличие от остальных персидских сатрапов, возглавлявших в тот момент свои войска единолично, – заодно с неким Мифравстом (см. выше): такое двойное командование было бы, пожалуй, вполне объяснимо, если предположить, что Мифравст играл тогда роль военного советника при пока еще неопытном в подобного рода делах сатрапе²⁸.

С другой стороны, необходимо подчеркнуть, что датировка отвоевания Ариаратом II Каппадокии во многом неясна, и 270–260 гг. – лишь одна из гипотез на данный счет²⁹. В том, что эта кампания Ариарата могла иметь место не раньше сражения при Корупедионе (281 г.), думается, едва ли приходится сомневаться³⁰. Но вместе с тем ничто и не мешает датировать ее временем ок. 280 г., имея при этом в виду то обстоятельство, что сколько-нибудь серьезных оснований для отнесения данного военного предприятия непременно к 270–260 гг. нет³¹. Более того, его датировка где-то ок. 280 г., как представляется, делает гораздо более понятным – во всяком случае, при нынешнем состоянии наших знаний в этой связи – не только то, почему Ариарат с Оронтом вдруг решились на такое военное предприятие, но и его успех. В самом деле, как раз незадолго до этого Каппадокия перешла из-под правления убитого при Корупедионе Лисимаха к победителю Селевку, а потому позиции новой власти в ней явно не были пока прочны. К тому же они не могли не ослабнуть еще больше после случившейся вскоре гибели Селевка (280 г.), известие о чем, естественно, вызвало замешательство во всей его державе. Очень похоже, что именно подобной ситуацией, – а не какой-то иной, сложившейся десять или даже двадцать лет спустя, – и должен был воспользоваться Ариарат, вторгшись тогда вместе с войском, предоставленным ему Оронтом, в Каппадокию и разбив в ней стратега Аминту (надо полагать, наместника этого новоприобретенного Селевком региона) [cр.: Schottky, 1989, S. 93–94]³². И если это так, получается, что Оронту III на момент данной кампании было немногим больше 70 лет, иначе говоря, он находился отнюдь не в том возрасте, который может выглядеть действительно подозрительным³³.

Таким образом, из сказанного выше, думается, ясно, что никаких по-настоящему веских причин для того, чтобы относить засвидетельствованную в наших литературных источниках деятельность Оронта III только к периоду диадохов, нет: в том, что он участвовал уже и в событиях, связанных с завоеваниями Александра, начиная с битвы при Гавгамелах, кажется, едва ли стоит сомневаться. Имея это в виду, допустимо, стало быть, говорить, что Оронт, правнук знаменитого Оронта, сына Артасура, прожил долгую, полную всяческих перипетий жизнь, за которую ему удалось не просто сохранить свою власть над Арменией, но и, насколько можно судить, заложить основы для ее осуществления здесь в течение довольно долгого времени его потомками (вплоть до 200 г.: Strab. XI. 14. 15. 531) – в качестве правителей отдельного царства, считавшегося вассальным от Селевкидов.