В статье впервые публикуется памятник из запасника отдела Древнего Востока ГМИИ им. А.С. Пушкина – фрагментированные мумийная маска и погребальная пелена (I. 1а 7165/1,2), в древности составлявшие единое целое. Предмет происходит из коллекции профессора А.В. Прахова (1846–1916), приобретенной им в Египте в 1881–1882 гг.; поступил в ГМИИ в 1940 г. Памятник относится к группе так называемых гибридных масок из Дейр эль-Бахри, получивших свое наименование из-за своей необычной конструкции – сочетания полихромной расписной пелены и гипсовой маски, прикрепленной непосредственно на холст. В настоящее время насчитывается 26 подобных предметов в различных музеях; московский памятник является важным дополнением к этому комплексу. Пелена, некогда принадлежавшая мужчине и оформленная в рамках традиционной иконографии, выделяется редким атрибутом – подвеской в форме крылатого скарабея; единственная известная аналогия – пелена мумии Cairo CG 33276. Группа данных памятников имеет прямой либо косвенный археологический контекст и происходит из Дейр эль-Бахри. Западнофиванский некрополь в римское время сохранял свой статус сакрального места для погребений египетской элиты. Гибридные маски/пелены, представляющие собой заключительную стадию развития египетских мумийных чехлов-покрытий, относят к единой художественной мастерской Дейр эль-Бахри и Мединет-Абу. В своем традиционализме и условности они отличаются от расписных пластических масок с преобладанием античных элементов, найденных в других центрах римского Египта. Единственное свидетельство античного влияния можно увидеть в изображении римской одежды, прически и украшений. Традиция изображения умершего в повседневной одежде на погребальных пеленах и чехлах мумий сохраняется в греко-римский период на территории от Фив до Саккары. Иконография масок из Дейр эль-Бахри демонстрирует одновременно стабильность египетских погребальных традиций позднеантичного периода в фиванском регионе и постепенный переход к новому художественному языку ранневизантийского искусства.

Скачать PDF Скачать JATS

Археолог Герберт Ю. Уинлок, обнаруживший в ходе раскопок 1923–1924 гг. в Дейр эль-Бахри три женских мумии с масками, написал, что они представляют собой ужасное и вульгарное зрелище «последних дней язычества в Дейр эль-Бахри»; приводит он их только для контраста в сравнении с прекрасной мумией царевны Третьего Переходного периода¹. Негативное суждение Уинлока оказало сильное влияние на эстетическое восприятие комплекса этих мумийных масок как художественного явления. Несмотря на то, что они имели традиционные египетские мотивы декора, их объявили «коптскими» и «христианскими» только из-за яркой полихромной росписи. В те времена египетские предметы позднего и тем более римского времени не ценились – они считались упадочными и недостойным внимания. В настоящее время это мнение сильно изменилось [Riggs, 2002, p. 85]; к тому же у большинства памятников данного типа есть одно весьма ценное свойство: точный археологический контекст².

ПРОИСХОЖДЕНИЕ
Публикуемый памятник поступил в ГМИИ им. А.С. Пушкина в 1940 г. в составе коллекции Адриана Викторовича Прахова, которая была приобретена у его сына Н.А. Прахова. В ГМИИ хранится 317 предметов из этого собрания, большая же часть находится в Киеве; есть также памятники в Государственном Эрмитаже. Коллекция профессора Прахова (1846–1916), известного искусствоведа, историка египетской архитектуры, члена Русского Археологического Общества, была собрана во время его путешествия по Турции, Греции, Сирии, Палестине, Египту и Судану в 1881–1882 гг., которое он совершил вместе с востоковедом С.С. Абамелек-Лазаревым и художником В.Д. Поленовым [Коростовцев, Ходжаш, 1960].
ОПИСАНИЕ ПАМЯТНИКА
Сохранность маски фрагментированная: глаза, нос, часть правого уха, лоб и верхняя часть лица, часть левой щеки и низ правой щеки, часть полихромной ткани в левом краю. Глаза черные, большие, с длинными декоративными, «кукольными» ресницами. Брови густые, черные. Цвет лица – красный, с коричневатым оттенком, передающий мужскую загорелую кожу. Отдельными налепами показан цветочный венок-лента, обрамляющий лоб. Лента белого цвета, с молочно-белыми розетками, на которых сохранились остатки коричневого пигмента. Таким же коричневым цветом дан контур этой диадемы. Основная часть маски налеплена на грубую холстину, а под полосками диадемы на лбу виден более тонкий и светлый холст.
Холст пелены довольно грубый; в левой части краски на тунике более яркие, но в основном красочный слой сильно поблек и во многих местах утрачен. Просматривается торс человека в белой тунике с темными клавами, что косвенно указывает на принадлежность его мужскому полу. Под воротом туники видны распростертые крылья, в правой руке умерший держит снизу за донышко кубок с двумя ручками (хорошо виден большой палец); в левой руке, очевидно, цветочная гирлянда (изображение почти стерто). Ниже уровня рук показана лента красного цвета с подобием геометрического орнамента, потом – белая полоса с черной бахромой внизу. Далее роспись заканчивается³.

Техническое описание⁴

1. Маска мумии I. 1a 7165/1 (рис. 1)
Маска выполнена на папье-маше (льняная ткань полотняного переплетения (1:1) коричневого цвета). Размер 26 × 26 см. Черты лица вылеплены из лёсса. Сверху по грунту прорисованы глаза, щеки. Общий тон лица темно-розовый, использованы также: белый, черный и малиновые цвета. В области шеи слева сохранился фрагмент льняной ткани с более высокой плотностью н/см с росписью, представляющей, вероятно, фрагмент пелены. В верхней части маски, на одном из слоев ткани, между раздвинутыми нитями завязан на узел льняной шнурок (длина петли 6,5 см)⁵.

По визуальным наблюдениям было выделено три ткани маски.
1. Ткань основная (с грунтом). Визуально – лен полотняного переплетения, не окрашен. «Видимый» фрагмент, приблизительно, 18 × 8 см. Нить 1 – S-крутка от средней до слабой. Толщина нитей 0,3–0,8 мм, плотность 10 н/см. Нить 2 – S-крутка от средней до слабой. Толщина нитей 0,5–0,6 мм, плотность 16 н/см. Вывод: так как толщина нитей 2 почти одинакова, можно предположить, что это нити основы.
2. Второй слой ткани. По визуальным наблюдениям – лен коричневого цвета полотняного переплетения. Размер «видимого» фрагмента 25 × 25 см. Основа – S-крутка от средней до слабой. Толщина нитей 0,5–0,6 мм, плотность 10 н/см. Уток – S-крутка от средней до слабой. Толщина нитей 0,5–1,5 мм, плотность 5 н/см. В некоторых местах встречается производственный брак 2:1.
3. Нижняя ткань. По визуальным наблюдениям – лен коричневого цвета полотняного переплетения. Нить 1 – средней S-крутки. Толщина нитей 1,3 мм, плотность 5 н/см. Нить 2 – слабой S-крутки. Толщина нитей 0,5–1 мм, плотность 12 н/см.
2. Фрагмент погребальной пелены I. 1a 7165/2 (рис. 2)
Фрагмент льняной ткани с росписью на подрамнике под стеклом. На данном фрагменте ткани двух видов: лен, не окрашен, полотняного переплетения (1:1), но разной плотности н/см; на одном из них имеется простая кромка. На поверхности роспись (белый, черный, красный пигменты). Ткань с росписью укреплена на льняную, окрашенную в бежевый цвет, ткань. С оборотной стороны подрамник заклеен хлопчатобумажной тканью. Общий размер в раме 45,23 × 59,1 см; высота рамы 2,7 см; ширина 1,8 см. Размер фрагмента ткани с росписью 48,5 × 36,5 см. Основная ткань – лен, не окрашен, полотняного переплетения (1:1). Кромка простая.
ДАТИРОВКА
Общепринятая датировка этой группы масок и сходных памятников – время правления династии Северов (193–235 гг.) и солдатских императоров (235–285 гг.) – базируется на стиле римских женских причесок [Riggs, 2000, p. 126–127; Müller, 2017, p. 142]. Точную датировку двух мумий из Британского музея можно дать по палеографии найденной in situ греческой этикетки мумии – период между 220 и 250 гг. [Ancient Faces, 1997, p. 156–157, cat. 175]. Впрочем, некоторые склонны датировать эти мумии более поздним периодом – началом IV в.; в качестве аналогий выступают обнаруженные рядом с мумиями из Мединет-Абу монеты Диоклетиана и Константина и этикетка, датированная вторым годом правления императора Проба (278 г.). При этом решающим аргументом в датировке является не археологический контекст (который может «плавать» ввиду неаккуратной документации), но общий стиль исполнения: «преувеличенные, марионеточные черты и объемные гипсовые добавления предполагают более позднюю дату» (т.е. конец III–IV вв.) [Mummies and Magic, 1993, p. 214, cat. 165] Это свидетельство довольно распространенного предвзятого мнения о том, что нечто «низкокачественное» должно быть или раньше, или позже по времени, чем произведение более «высокого качества»!⁶

Аналогии
Данная группа масок, в контекст которых прекрасно вписывается московский памятник, впервые была опубликована в каталоге Каирского музея [Edgar, 1905, pl. 46], затем К. Парлаской [Parlasca, 1966, S. 207–209], Г. Гриммом [Grimm, 1974, S. 95–96, 143–145], и полностью – в статьях К. Риггс [Riggs, 2000, p. 121–144, 232–243] и А. Мюллер [Müller, 2017]. К числу подобных памятников относят 26 [Riggs, 2000, p. 141–144] или 28 предметов [Müller, 2017, p. 143, n. 90]⁷. Из этого корпуса только 10 масок находятся в неповрежденном состоянии и представляют собой изначальный комплекс (маска+пелена)⁸, причем три маски остаются in situ на мумиях⁹. Прямой или косвенный археологический контекст имеют 12 предметов.

Сочетание полихромной погребальной пелены и пластической расписной маски представляет собой уникальный локальный феномен. Такие памятники являются, как пишет Э. Титер, гибридами (сочетанием маски и пелены) [Ancient Egypt, 2003, p. 115; ср. Teeter, Whyte, 2017]; их в равной степени именуют как масками (с оговорками о том, что нижняя их часть покрывает не только голову, но и торс мумии), так и «чехлами мумий» [Riggs, 2000, p. 121]¹⁰. К. Риггс обозначила, что будет использовать не термин «пелена», а именно «маска», поскольку эти покровы предназначались для того, чтобы покрывать верхнюю часть мумии и на всю длину торса. Термин «маски из Дейр эль-Бахри» вполне корректен, если учесть, что от многих памятников данной группы сохранились только маски, и зачастую фрагментированные. В то же время в зависимости от контекста можно использовать также и термин «пелены из Дейр эль-Бахри». Исследования показывают, что изображения на пелене писали непосредственно на холсте внизу под пластической маской. Маски крепились к бинтам мумии при помощи завязок, которые до сих пор иногда сохраняются.

Тип полихромной пелены представляет собой один из вариантов оформления мумии в Египте римского времени. В период I в. до н.э. – I в. н.э. продолжалась традиция изготовления картонажных и гипсовых масок, а также мумийных накладок и чехлов – в Среднем Египте (Меир [Edgar, 1905, pl. XXXII–XXXIII, CG 33137; Parlasca, Seemann, 1999, S. 306–310], Ахмим [Aubert, Cortopassi, 2008, p. 92, cat. 8; Parlasca, Seemann, 1999, S. 333–337]) и во II в. н.э. в фиванском регионе [Aubert, Cortopassi, 2008, p. 94–95, 110–114, cat. 9–10, 13–14]. Параллельно в Нижнем Египте и Фаюме для оформления мумий могли использоваться расписные пелены с портретным или условным лицом умершего, либо живописным портретом на месте маски (вставленным в мумийные пелены) [Riggs, 2002, p. 86].
Археологический контекст
Для большинства памятников известен их точный или косвенный археологический контекст: погребения в одной из трех локаций западно-фиванского некрополя –Дейр эль-Бахри (араб. «Северный монастырь»). Помимо этого, еще два места в некрополе Западных Фив – Дейр эль-Медина (араб. «Городской монастырь») и Мединет-Абу – также непрерывно использовались вплоть до византийского времени. Существование семейных погребений в указанных местностях показывает, что представление о Западных Фивах как о сакральном месте для погребения египетской элиты сохраняется вплоть до позднеантичного периода [Montserrat, Meskell, 1997, p. 197].
Дейр эль-Бахри
Маски без археологического контекста. Маски такого типа появились на антикварном рынке в 1850-е гг. благодаря В. Галли Монье, французскому дилеру из Луксора¹¹; они происходили из нелегальных раскопок погребений возле часовни Анубиса в храме Хатшепсут. Отдельные маски из частных коллекций затем были проданы в различные музеи Европы, Великобритании и Америки¹²; маски на мумиях без точного провенанса попали даже в Каирский музей [Edgar, 1905, pl. XLVI, CG 33276]. Обратим внимание на то, что А.В. Прахов путешествовал по Египту в 1881–1882 гг., то есть уже после завершения деятельности Монье, однако он мог купить маску у других антикваров в Луксоре, например, у отца и сына Тодросов, которые снабжали древностями в начале 1880-х гг. в том числе и В.С. Голенищева [Васильева, 2022, с. 246].

Раскопки 1893–1894 и 1894–1895 гг. Восемь мумий с полихромными пеленами, покрытыми пластическими расписными масками, были обнаружены в феврале 1893 г. в ходе расчистки храма Хатшепсут экспедицией Egypt Exploration Fund под руководством Э. Навилля¹³ на месте коптского монастыря, построенного перед колоннадой святилища Анубиса. В числе прочих были найдены мужская и женская мумии с масками, причем к мужской мумии на уровне живота была закреплена деревянная этикетка с тремя строчками надписи на греческом языке с именем Пахонс [Ancient Faces, 1997, p. 156–157 (BM EA 26272 и 26273)]. Из-за этой этикетки (которую вначале приняли за коптскую) и изображения кубка в руках («чаша для Причастия»), Навилль назвал мумии «коптскими» и «христианскими» [Naville, 1894, p. 4]. К сожалению, в документации нет описания внешнего вида найденных мумий и не указано общее количество найденных погребений, как и количество мумий с масками. Впрочем, имело место и еще одно обстоятельство: Э. Навилль при раскопках храма Хатшепсут обнаружил развалины коптского монастыря святого Фебаммона с многочисленными погребениями. Это полуразвалившееся сооружение конца VI в. (датировка по сообщениям письменных источников) было окончательно разрушено раскопками Навилля [Dunand, 2007, p. 164]. Найденные погребения с масками археолог вполне мог отнести к тому же периоду, что и захоронения насельников монастыря.

Зимой 1894–1895 гг. раскопки продолжались в зоне средней и северной колоннады храма Хатшепсут. Найденные в этом сезоне «христианские мумии из Дейр эль-Бахри» впоследствии были распределены по различным музейным институциям в Ирландии, США и Франции [Riggs, 2000, p. 135].
Раскопки 1923–1924 и 1928–1929 гг. В 1920-е гг. в районе храмов Ментухотепа и Хатшепсут экспедиция The Metropolitan Museum of Art под руководством Г. Уинлока обнаружила две группы погребений III–IV вв.; маски с пеленами присутствовали только в первой группе (возле храма Ментухотепа) и только на телах взрослых людей. Некоторые мумии покрывали доски от переиспользованных саркофагов (датировка – от Третьего Переходного периода до II в. н.э.). Все мумии, кроме MMA 1925 25.3.219, Brooklyn 52.128а и JE 49099 были развернуты на месте раскопок (!) и впоследствии утрачены; результаты аутопсии показали высокий уровень древней традиции бальзамирования даже в III в. н.э. [Gessler-Löhr, 2012, p. 670–683]. У всех мумий проведена эвисцерация, внутренние органы набальзамированы, тела позолочены и аккуратно завернуты в многослойное пеленание. Переиспользование крышек старых саркофагов говорит не о бедности, а о сакральности такого рода старинных предметов, представляющих апотропеическую ценность для потомков.
Дейр эль-Медина
Группа непотревоженных мумий семьи Пебоса была найдена в 1930-е гг. в ходе раскопок экспедиции Французского института восточной археологии (IFAO) в подвале брошенного жилого дома в Дейр эль-Медине; тела лежали в саркофагах и были украшены позолоченными картонажными масками-полубюстами [Bruyère, Bataille, 1936, pl. III–V]. На основании стилистического анализа и палеографии греческих надписей на гробах они были датированы концом II в. н.э. [Bruyère, Bataille, 1936, p. 164–174]. Эти мумии также были развернуты на месте раскопок, и их осмотр снова опроверг предубеждение о деградации искусства бальзамирования в римское время. Мумификация была проведена тщательно, с удалением внутренностей, частичным нанесением позолоты на участки тела, размещением на отдельных участках тела позолоченных восковых амулетов [Gessler-Löhr, 2012, p. 674]. Маски из Дейр эль-Медины относятся к египтизирующему стилю и типологически близки к группе погребений семьи Сотера (начало II в. н.э.)¹⁴, где в оформлении саркофагов и мумий прослеживается местная, египетская традиция [Riggs, 2006, p. 211].

Мединет-Абу
Экспедицией Чикагского университета под руководством У. Хёльшера при раскопках римского некрополя в Мединет-Абу были найдены пластические маски, очень близкие по стилю маскам из Дейр эль-Бахри [Hölscher, 1954]¹⁵. К сожалению, эти мумии также были развернуты на месте раскопок и затем перезахоронены в неизвестном месте из-за «отвратительного запаха»; в результате варварского обращения многие памятники были утрачены¹⁶.

ИКОНОГРАФИЯ
В художественном оформлении масок из Дейр эль-Бахри мы видим четкое разделение на два иконографических регистра – верхний, «портретный», – собственно лицо и торс с руками (как в гипсовых либо картонажных масках-полубюстах) и нижний, «мифологический», с изображениями богов. Мифологические сюжеты повторяют композиции изобразительного репертуара погребальных пелен и картонажных масок I–II вв. н.э. из Меира и Фив. Маски этого типа также представляют собой пластически выполненное лицо в верхней части, а в нижней – расписную ткань, которая заканчивается на уровне талии. При этом в верхней части расписной пелены показана горизонтальная полоса растительного орнамента, а в нижней – изображение барки Сокара. Эти регистры отделены друг от друга двумя темно-красными полосами, внутри которых – линия красно-бело-голубого цвета с флоральным мотивом. Эта цветочная гирлянда – замена живых цветов –может являться апотропеем для внутренних органов человека. Помимо возможного символического значения эта полоса-гирлянда визуально делит изображение на два смысловых поля. Перед нами словно два мира, разделенные чертой – телесный мир человека (объемная маска) и мир богов (плоскостная роспись с мифологическим сюжетом). В памятнике ГМИИ утрачена вся нижняя часть и бόльшая часть лица маски.
В целом маски из Дейр эль-Бахри могут быть включены в общий фиванский круг «ориентальных» мастерских: они близки по стилю фиванским пеленам группы Сотер [Herbin, 2002], некоторым пластическим фиванским маскам II в. н.э. [Aubert, Cortopassi, 2008, p. 96, cat. 10]¹⁷, и более ранним ахмимским мумиям в «национальных» парадных одеяниях. Выполненные в традиционном, египтизирующем стиле, они далеки от антинопольских пелен, где, несмотря на похожую технику (пластические налепы и детали) в живописи сохраняется эллинистический дух [Ancient Faces, 2000, p. 36].

Манера изображения человеческой фигуры фронтально, в виде полубюста, с венком и кубком в руках, была широко распространена на памятниках позднеантичного периода [Ancient Faces, 2000, p. 84, cat. 44]. Так, на одновременных с масками из Дейр эль-Бахри фиванских пеленах – пелены Сотера, пелены из Дейр эль-Медины – встречаются изображения человека в рост [Herbin, 2002, p. 20, ill. 24; Riggs, 2006, p. 222, fig. 112]; на пеленах из Антинополя встречаются как погрудные изображения, так и фигуры в рост [Parlasca, Seemann, 1999, S. 293, 303, Kat.193, 201]¹⁸. Но, очевидно, иконографическая преемственность в масках из Дейр эль-Бахри идет от группы Пебоса, так что их можно считать одним из феноменов локальной мастерской.

Изображение лица на маске К. Риггс называет «натуралистическим» [Riggs, 2000, p. 122]; учитывая специфичность египетского портрета вообще и декоративность масок в частности, здесь невозможно говорить о каком-то физиогномическом сходстве. Риггс имеет в виду «портрет» как один из способов «фиксации» индивидуальности для достижения бессмертия, как своеобразный знак идентичности умершего. Использование подобного «натуралистического портрета» было инновацией в погребальном искусстве греко-римского периода; при этом в разных областях этот феномен имел различные вариации, с большей или меньшей долей местного либо пришлого/античного влияния [Riggs, 2006, p. 231, 244].
Одежда
В сочетании с такими деталями, как прическа и украшения, костюм на пеленах из Дейр эль-Бахри является важным датировочным критерием для египетских тканей без археологического контекста. На пеленах умершие показаны в хитонах, сшитых по моде того времени из неокрашенной ткани белого цвета, с длинными рукавами. Орнаментальные изображения на одежде имитируют оригинальную вышивку на костюмах. Сохранившиеся образцы туник демонстрируют одеяния с декоративными вставками до талии, колен и даже подола [Ancient Faces, 1997, p. 178, cat. 227]¹⁹. Эти разнообразные вставки являются важными деталями костюма: различают clavi (вертикальные полосы-клавы, широкие у женщин и узкие у мужчин); gammadia (угловые вставки); orbiculi (круглые вставки на женских шалях); свастика (на мужской одежде). Мужская туника отличалась от женской отсутствием орнаментального оплечья; вместо этого на вороте имелся трапецевидный вырез, под которым видна нижняя туника²⁰.

Одна из фиванских пелен с изображением юноши [Ancient Faces, 1997, p. 114, cat. 110 (BM EA 6709)] показывает умершего в античном белом хитоне с клавами и в белом плаще (перекинутом через оба плеча), в правой руке у него букет роз, в левой – веточка мирта. Любопытная деталь – поверх белой римской туники в нижней части изображен «передник», декорированный египетскими мотивами: крылатый солнечный диск, египетские божества и имитация мумийной сетки красного цвета. Несомненно, эта пелена, датируемая 200–250 гг., является вариацией пелен из Дейр эль-Бахри. Отличие только в большей реалистичности портрета. Таким образом, здесь мы видим соединение портретной маски и египтизирующего нижнего изобразительного ряда с мифологическим мотивом. На другой мужской пелене из Фив II–III вв. имеется похожее сочетание египтизирующего «передника» с изображением барки Сокара, и реалистичного портрета [Riggs, 2006, p. 230, fig. 115 (частная коллекция)]. Аналогичный реализм присутствует в портрете мальчика и на другой фиванской пелене, однако здесь нет никаких египтизирующих атрибутов, только цветочная символика [Ancient Faces, 1997, p. 118–120, cat. 116 (BM EA 6715)].
Примеры сходного иконографического оформления мумийных покрытий можно встретить на фиванских пеленах II–III вв. с изображением женщин (к сожалению, лица не сохранились), где цветочные атрибуты сочетаются с изображением сцены мумификации в нижнем регистре [Riggs, 2006, p. 228–229, fig. 113–114 (Turin Mus. Eg. 2265, Louvre N 3398)].
Следует обратить внимание, что на памятнике ГМИИ умерший показан в повседневной одежде, но не египетской, а римской. При этом, в отличие от саккарских и некоторых фиванских пелен, стиль изображения римского одеяния очень декоративный, в египетском стиле, который прекрасно сочетается с пластической маской. Возможно, что именно в этом сплаве следует видеть зарождение местного, «коптского», раннесредневекового стиля: те же элементы костюма встречаются в одежде коптских христиан: туника-далматика, клавы, орбикулы, гаммадии, свастика [Ägypten, 1996, Kat. 310–316].
Свастика встречается практически на всех мужских изображениях в пеленах данной группы. Она размещается на фалде плаща, который набрасывался таким образом, что закрывал левое плечо и левую клаву на тунике. Помимо вышеупомянутых вставок, свастика регулярно появляется на тканях позднеантичного / коптского периода из Египта. Ее обычно считают либо меткой ткачей²¹, либо защитной эмблемой [Guimet, 1903]²². Предположительно, изначальное символическое значение этого знака могло исчезнуть, превратившись в клеймо ткача, или своего рода орнаментальную вставку [Welch, Foley, 1996–1997, p. 256]. На женских одеяниях свастика отсутствует, но иногда появляются gamma/ gammadia – угловые клавы – от формы греческой буквы Г [Riggs, 2006, p. 228–229, fig. 113–114]. Вариантом таких вставок являются клавы с зазубринами. Такие же гаммулы/гаммадиа встречаются и на мужской одежде [Riggs, 2006, p. 230, fig. 115]. Угловые клавы присутствуют только на верхней одежде, сделанной из суровой суконной ткани. Пока неясно, могла ли свастика произвольно размещаться на разных частях одежды наподобие других вставок, или же ее расположение было как-то регламентировано.

Свастика – древний солярный символ, происхождящий из индийской традиции – был распространен в древних культурах по всему миру²³. Его появление на египетских тканях в период II–III вв. некоторые исследователи объясняют стремительным развитием торговых путей в Римской империи между регионами Ближнего Востока и Индией. При этом активный коммерческий трафик проходил через египетские порты на Красном море [Aubert, Cortopassi, 2008, p. 122]. Различные тканые знаки/метки/апотропеи на одежде имеют длительное бытование: начиная с изображений II в.²⁴ до коптских туник V–VI вв.²⁵ Аналогии данного атрибута встречаются в изображениях на саркофагах, пеленах, мозаиках по всему Средиземноморью, в частности, на пальмирских надгробиях и тканях из Палестины [Kurth, 1990, S. 51–52]. Изображение свастики – причем на женской одежде! – встречается на погребальной стеле II–III вв. н.э. из мероитского некрополя Каранога [Wenig, 1978, p. 205–206, сat. 127 (Cairo JE 40229)]²⁶. Орнаментальные мотивы с изображением свастики использовались для декорирования мероитской керамики – очевидное заимствование из Египта [Малых, 2018, с. 40, рис. 1]. Все вышеуказанные факты свидетельствуют об общей тенденции развития художественной традиции в римском Средиземноморье в позднеантичный период.

Прическа
У женщин на масках обычно показаны черные вьющиеся волосы, убранные назад в пучок; скорее всего, это разновидность прически «коса на макушке», распространенная в III – начале IV вв.: петлю из волос заплетали в виде косы на затылке и могли перекидывать на лоб (на некоторых женских масках на шее видны следы от узла волос) [Riggs, 2000, p. 126]. В качестве примера обычно приводят изображения Юлии Маммеи, матери императора Александра Севера (ум. 235 г.) [Соколов, 1983, илл. 131]. Впрочем, точной аналогии именно такой прически на масках нет. Это может объясняться техническими особенностями изготовления масок: в случае полного воспроизведения необходимо было добавлять большее количество гипса.
Мужская прическа, как и женская, отражает имперскую моду второй половины III в.: коротко подстриженная бородка и усики, короткие волнистые волосы. Московская маска очевидно мужская: при визуальном осмотре видна коричневая полоса, которая тянется от правого уха к остаткам росписи на правой щеке, аналогичный след виден и с левой стороны маски. Это тонкие баки от бородки. Известны только два примера маски, изображающие безбородого мужчину, возможно, гладко выбритого либо отрока [Riggs, 2000, p. 142, nos. 6, 14 (Nickolson Museum, University of Sydney R80; Boston 97.1100)]. На этих двух изображениях у юноши отсутствует также и свастика на плаще. Причины таких отступлений от правил нам неизвестны. У нас, к сожалению, нет информации о мумии, на которой лежала эта безбородая маска. На лицах других мужских мумий, развернутых в свое время экспедицией ММА, включая мумии без масок, также присутствовала борода [Riggs, 2000, p. 127, 137].
Диадема и цветочный букет
Характерной чертой масок из Дейр эль-Бахри является пышный головной убор – цветочная диадема с пластическими налепами, имитирующими драгоценные и полудрагоценные камни и оплетенными листьями и цветами красно-зеленого цвета. В этом же несколько избыточном стиле исполнены пышные цветочные диадемы с крупными камнями на головах Септимия Севера и Каракаллы на знаменитом живописном тондо с портретом императорской семьи, относящемся к 199–200 гг. [Ancient Faces, 2000, p. 22, fig. 10 (Berlin Antikensammlung 31329)]²⁷, а на позолоченных картонажных масках из Дейр эль-Медины были изображены стилизованные диадемы [Herbin, 2002, p. 42, ill. 47 (Louvre E 13417); Aubert Cortopassi, 2008, p. 111, cat. 13 (Louvre Е 1454)]. Вообще украшение умерших цветочными венками и гирляндами имеет глубокие корни в погребальных традициях как греков, так и египтян [Fluck et al., 2015, p. 242–243]. Так, на некоторых мумиях женщин и детей, найденных in situ при раскопках в Дейр эль-Бахри экспедицией ММА, были размещены цветочные гирлянды – прикрепленные к одежде, либо привязанные к щиколоткам, бедрам и шее [Riggs, 2000, p. 130, n. 29]. На мумиях в погребениях семьи Сотера также были найдены in situ венки-диадемы [Herbin, 2002, p. 42, ill. 47 (Louvre E 13417)]. Недавние раскопки в некрополе эр-Рубайат в Фаюме [Gehad et al., 2022, p. 259, fig. 10] обнаружили цветочную гирлянду на мумии in situ, аналогичную найденной в свое время У.М.Ф. Питри [Petrie, 1911, pl. XI; Fluck et al., 2015, p. 242, ill. 299].

Пышный венок может символизировать «корону оправдания», связанную с идеей божественного апофеоза умершего. Само понятие восходит к 19-й главе «Книги мертвых», где победа Осириса над врагами сопоставляется с триумфом умершего над смертью [Riggs, 2006, p. 81, 93]. Увенчание «короной» в целом имеет широкую символику и означает, прежде всего, высокий, полубожественный статус покойного, знак его «оправдания» перед богом Осирисом; венец также может иметь значение апотропея [Derchain, 1955, p. 251–252].
С идеей прославления, оправдания и героизации умершего связано распространение диадем и цветочных венков (в основном с розетками) на погребальных пластических масках греко-римского периода [Grimm, 1974, Taf. 21.4, 60.2,3,4]. Так, большое разнообразие венков встречается на масках женских «саркофагов-статуй» из Ахмима [Riggs, 2006, p. 83]; на мужских саркофагах обычно показана декоративная лента (например, венчик, украшенный бутоном лотоса и цветами). В убранстве данных «саркофагов-статуй» можно увидеть очевидную параллель со статуями вельмож в драпировке и с цветочными диадемами [Васильева, 2021].
На пеленах из Дейр эль-Бахри умершие держат в левой руке букет цветов с зелеными листьями, которые обычно считают миртом. На московской пелене цветочный букет виден довольно плохо, но восстанавливается по аналогиям. На погребальных памятниках римского Египта представлены разные типы цветочного декора, главными элементами которого являются изображения гирлянд или составных букетов из зеленых листьев мирта и цветов.
Сосуд
Стеклянный кубок и цветочная гирлянда – довольно распространенная пара атрибутов на многих погребальных памятниках римского Египта; как вариант – только один атрибут в руках умершего. В частности, гирлянда и, как правило, кубок в руках – непременный иконографический атрибут целого ряда мумийных портретов из эр-Рубайата (стиль так называемого бруклинского мастера) [Ancient Faces, 2000, р. 84, 86, cat. 44, 47; Parlasca, Seemann, 1999, S. 196, 205, Kat. 101, 114] и Антинополя [Parlasca, Seemann, 1999, S. 290, 293, 297, Kat. 191–193, 196].
На фаюмских портретах вышеназванного стиля встречается изображение унгвентария для масла [Васильева, 2020, с. 98 (ГМИИ I. 1а 5785)]; на пеленах из Дейр эль-Бахри покойный обычно держит в руке канфар – сосуд с двумя ручками с налитой туда красной жидкостью, судя по цвету – вином. Изображение подобного канфара среди прочих сосудов для возлияний можно увидеть на расписной деревянной эдикуле из Каира, внутри которой находится знаменитое тондо с портретом мальчика [Parlasca, Seemann, 1999, S. 44, Abb. 40 (CG 33269)]. Другой тип представлен на пелене из Эдинбурга – это вытянутый кубок без ручек, украшенный гравировкой и витыми стеклянными нитями [Ancient Faces, 1997, p. 158, cat. 177 (Edinburgh 1956.1188)]. На пелене из Каира слева от кубка-канфара, который держит умерший, заметно изображение еще одного сосуда – это небольшая керамическая либо стеклянная амфора [Edgar, 1905, p. 119–121, pl. XLVI (CG 33276)]. В целом кубок/сосуд можно трактовать в контексте египетской традиции – приношения умершему свежей воды и/или вина, либо как умащение маслом. На некоторых саккарских пеленах [Ancient Faces, 2000, p. 95–96, cat. 56 (Berlin ÄMP 11651)] покойный показан с египетским сосудом-хес в руках, в чем можно увидеть как возлияние умершего богу Осирису, так и дарование самому покойному свежей воды / вина [Кюмон, 2002, с. 284–285, прим. 89–90].
Подношения вина в погребальном контексте встречаются в Египте с глубокой древности [Poo, 1995, p. 71–78]; но в применительно к позднему материалу речь может идти об элементах греческой интерпретации, когда вино и виноградная гроздь воспринимались как символы возрождения и преображения, в том числе в дионисийском контексте [Poo, 1995, p. 147, 151; cf. Plut. De Iside 6, 353 B–C].
Украшения
Украшения – непременная принадлежность оформления как женских, так и мужских масок из Дейр эль-Бахри; этот стандартный показатель высокого статуса вовсе не означал того, что человек носил именно такие украшения при жизни. На некоторых женских масках изображаются – несколько избыточно – целые гирлянды украшений: ожерелья в четыре ряда, массивные серьги, кольца, подвески, браслеты. Серьги, как предполагается, выполнены из золота и жемчуга, богато украшенная пектораль на груди имитирует драгоценные камни и геммы, оправленные в золото. Традиция обильно уснащать женские портреты разнообразными украшениями известна по мумийным портретам из эр-Рубайята, о которых речь шла выше [Васильева, 2020, с. 98]. Тем не менее само представление о «красиво украшенной» мумии восходит к египетской погребальной традиции вообще²⁸ и – в частности – к осирическому ритуалу изготовления статуи Осириса Нemag, усыпанной драгоценными и полудрагоценными камнями [Zecchi, 1996, p. 67–74]. В контексте этой символики камни и украшения являются не только принадлежностью моды, но прежде всего амулетом, мощным апотропеем, призванным защитить умершего. Поэтому обилие декора на масках связано в том числе и с идеей максимальной защиты умершего, а не только с определенным эстетическим вкусом.

На мужских масках также встречаются украшения, но они более скромные – только кольца и подвески. В основном мужские подвески по форме напоминают амулеты. Наиболее частотной является подвеска на золотом шнурке, имеющая форму наоса (как ее называют в литературе), или, скорее, напоминающая столб-джед [Ancient Faces, 1997, p. 157–158, cat. 175, 177]. Более редкий тип мужского украшения напоминает золотую гривну на шее – как на пелене юноши из Бостона [Mummies and Magic, 1993, p. 215, cat. 165].
На пелене из ГМИИ просматривается изображение крыльев, нечетко различимое из-за плохой сохранности: летящий скарабей либо крылатый солнечный диск. Очевидно, перед нами редкий вид подвески в виде летящего жука-скарабея; известна только одна аналогия на пелене из Каирского музея (CG 33276) [Edgar, 1905, p. 119–121, pl. XLVI; Grimm, 1974, S. 143a (5), Taf. 112.3]. Вторая аналогия с изображением крылатого скарабея относится к ныне утраченной пелене из Дейр эль-Медины [Grimm, 1974, Taf. 110.4]: скарабей показан на груди под подвеской; скорее всего это изображение амулета. На пелене из Эдинбурга рядом с подвеской-наосом с показан миниатюрный жук-скарабей [Ancient Faces, 1997, p. 158, cat. 177], что явно указывает на амулет сердечного скарабея, который обычно помещали на груди мумии в области сердца; обычно он был каменным либо фаянсовым и в последнем случае нередко составлял часть сетки мумии²⁹. Миниатюрный амулет в виде летящего скарабея показан на груди пластической маски Пебоса [Aubert Cortopassi, 2008, p. 111, cat. 13 (Louvre Е 1454)], а полноразмерный скарабей – на груди одной маски из Меира [Griselle, 2022, p. 302, fig. 1 (Berlin ÄS 34436)]. Изображение крылатого солнечного диска и летящего скарабея – часто встречающийся мотив в оформлении египетских пелен, картонажей и масок римского периода [Parlasca, 1966, Taf. 24.1 (Cambridge E. 63.1903); Parlasca, Seemann, 1999, S. 308, Kat. 204 (ГМИИ I. 1а 5386); Путь к бессмертию, 2002, c. 65, кат. 129–130 (I. 1а 1284, 1285)].

Мифологический сюжет
Изображение барки Сокара в нижнем регистре пелены – утраченная часть на памятнике ГМИИ, – связано с символикой солярного и осирического возрождения. В греко-римское время хтонического бога Сокара называли «малым Солнцем», при этом празднование в честь Сокара продолжалось как часть мистерий Осириса в месяце хойак [Gaballa, Kitchen, 1969; Helck, 1984, col. 1075]. Ассоциация Сокара и барки-хену прослеживается с эпохи «Текстов пирамид», а ее широкое почитание нашло свое отражение в рамессидских фиванских гробницах и на стелах Третьего Переходного периода. Например, изображение умершего, поклоняющегося барке Сокара, встречается на виньетках 74 главы «Книги мертвых» [Faulkner, 2010, p. 73–74, Sp. 74]. Традиционная иконография оставалась неизменной с древности до римского времени: барка Сокара показывалась затянутой в шкуру антилопы-орикса (животное пустыни и апотропей) и стоящей на четырехногой подставке [Brovarski, 1984, col. 1066–1067].
Рядом с баркой-хену на пеленах из Дейр эль-Бахри всегда изображены два шакала с ключами на шеях. Изобразительный мотив с шакалами, сидящими у ног богини Нут либо Осириса – весьма распространенный сюжет на памятниках фиванского региона, особенно на пеленах и саркофагах из группы Сотера; этот сюжет является своеобразным маркером провенанса. Шакалы в данном случае выступают в роли защитников умершего, хранителей ключей от загробного мира и проводников в царство Осириса [Herbin, 2002, p. 5, 13, 16]. Устойчивое бытование данного сюжета указывает на его неизменную востребованность среди местного населения, сохраняющего традиционные представления о благополучной судьбе умершего.
ВЫВОДЫ
Памятник ГМИИ I. 1a 7165/1, 2 (маска и пелена) прекрасно вписывается в ряд известных аналогий из Дейр эль-Бахри, относящихся к группе специфических «гибридных» масок/пелен, которые можно назвать заключительной стадией развития мумийных чехлов-покрытий в Египте [Riggs, 2002, р. 95]. Фактически, это самые поздние захоронения, в которых используются традиционные египетские элементы оформления мумий. Неслучайно именно масками из Дейр эль-Бахри заканчивается фундаментальный каталог выставки Augenblicke, посвященной египетскому погребальному искусству в римский период; далее – последним номером – помещена энкаустическая икона [Parlasca, Seemann, 1999, S. 351–353, Kat. 240–243].
Сопоставление с другими памятниками фиванской области показывает, что комбинация изобразительных элементов на масках всецело сформирована в рамках фиванской художественной школы. По мнению А. Мюллер, единая мастерская Дейр эль-Медины и Дейр эль-Бахри может быть разделена на две локальные группы. К группе Дейр эль-Бахри, в свою очередь, близки памятники, найденные в Мединет-Абу; таковых можно насчитать до 33 предметов [Müller, 2017, р. 143]. При этом мастерские Дейр эль-Бахри и Дейр эль-Медины восприняли более ранние традиции мастеров, оформлявших погребальный инвентарь знатной семьи Сотеров (I–II вв н.э.).
Иконография масок из Дейр эль-Бахри свидетельствует как об устойчивости египетской традиции в данном регионе, так и о постепенном переходе к новому художественному языку ранневизантийского искусства. Перед нами феномен позднего синкретизма египетской и римской традиций, в котором местные, фиванские элементы оказываются заметно сильнее античных (в отличие от саккарских и антинопольских пелен). Оформление масок демонстрирует стабильность египетских погребальных традиций в позднеантичный период. Большую роль в этом сыграло то, что фиванский регион всегда был более традиционен в религиозном и культурном отношении, и менее подвержен греческому влиянию³⁰.

Наиболее впечатляющая черта данного типа масок – нарядная, нарочито декоративная манера изображения умершего в повседневной одежде и богатых украшениях по моде позднеримской эпохи. Истоки художественного стиля масок из Дейр эль-Бахри с присущей им яркостью, декоративностью и броской раскраской можно увидеть в оформлении фиванских масок семьи Пебос, а также в полихромных ахмимских картонажах – памятников, созданных в период I в. до н.э. – II в. н.э.
Гибридные маски/пелены из Дейр эль-Бахри в своем традиционализме и условности отличаются от расписных пластических масок других центров римского Египта (Туна эль-Гебель, Фаюм, Мемфис) с преобладанием античных традиций. Присутствие таковых можно увидеть только в том, что на пеленах из Дейр эль-Бахри умерший одет в римский хитона и плащ. Однако собственно традиция изображения умершего в повседневной одежде восходит к рамессидскому времени и сохраняется в греко-римский период на погребальных пеленах и чехлах мумий (с широким географическим охватом – от Фив до Саккары).
Памятники из Дейр эль-Бахри находятся на стыке двух эпох – позднеантичной и раннесредневековой/византийской/коптской, когда изображение умершего претерпевает новую трансформацию. Поэтому не случайно первооткрыватели сочли такие маски принадлежащими «последним язычникам из Дейр эль-Бахри». Археологические исследования некрополей по всему Египту (Саккара, Антинополь, Фивы, оазисы Фаюм, Харга (Душ)), показывают сосуществование христианских и «языческих» захоронений, причем во всех погребениях практиковался обряд мумификации³¹. Специфическое оформление масок из Дейр эль-Бахри отражает одновременно адаптацию древних форм и новый этап развития изобразительной традиции в египетской погребальной культуре.